Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Ну и денек! Ну и ночка! Сын Ваверу, сын Мариаму, внучка Ньякиньи — в одной норе. Забрезжил рассвет. Карега начал свой рассказ спокойно, трезво, понурив голову, а под конец кричал… на кого-то невидимого. Он поднял голову и посмотрел на меня. Горькая улыбка кривила его пересохшие губы. Затем он отвернулся, и улыбка внезапно застыла на его полуоткрытых губах — очевидно, он поймал на себе взгляд больших глаз Ванджи; казалось, он только сейчас заметил ее.

— Ты… ты… — шептал он, точно увидев перед собой призрак, восставший из прошлого. Они молча смотрели друг на друга.

Меня снова начало мутить, и в этот миг, в эту минуту я понял… что ж именно я понял? Странно. В желудке. Так и печет… огненные языки крапивы. Желчь разлилась! Воды! Я здесь один. Я просто зритель.

Приезжай в Илморог, — сказала она и покорно, и властно.

— Хорошо, — как зачарованный, ответил Карега».

Они возвращались в Илморог, на сей раз движимые не идеализмом, а стремлением к духовному исцелению — просто обратились в бегство. Им помогал передвигаться по дороге велосипед Муниры. Иногда все трое шли пешком, а велосипед вел кто-нибудь один. Иногда все трое ехали на велосипеде — Мунира в седле, Карега на раме и Ванджа на багажнике. Но большей частью их передвижение представляло собой своеобразную эстафету. Карега шел пешком, Мунира вез Ванджу, затем, проехав милю, возвращался за Карегой и отвозил его на милю дальше Ванджи. Затем Мунира шел пешком, а Карега садился на велосипед и возвращался за Ванджей. Вскоре они, все трое, почти не отличались от земли, по которой двигались и над которой расстилалось бескрайнее голубое небо.

Муниру все время не покидало ощущение, что он очутился в странной ситуации. Ему казалось, он отсутствовал не три дня, а три года. Многое было ему непонятно — поступки и взгляды отца… гибель Муками… загадочные высказывания отца о Мариаму… существует ли между всем этим какая-либо связь? И вот теперь он вместе с сыном Мариаму — учителем, которого подобрал в баре, — и с Ванджей в поисках убежища идут в Илморог. Такова уж жизнь, размышлял он и пытался представить себе, как они будут в Илморог. Он почему-то был уверен, что его встретят как героя: настойчивые расспросы, растроганные лица — по крайней мере лица Абдуллы и старухи Ньякиньи.

Но он вспомнил двух мужчин в «лендровере», их намеки угрожающий вид и разговоры о взносе в двенадцать шиллингов пятьдесят центов, КОК и всем прочем. Внезапно он увидел связь между их приездом, мучительным испытанием, которому подвергся, и колоссальным обманом, жертвой которого стал весь народ, а затеяли его немногие — те, кто, как правило, действовали в союзе с иностранцами. Снова его пронзило чувство вины, на этот раз совсем иного свойства — он ведь сам дал эту клятву общенационального предательства. У него не хватило той смелости, какую проявили илморогские крестьянки, и тот рабочий, что отважился протестовать, и все те жители страны, которые открыто, рискуя жизнью, выступили против этой затеи. Потом он подумал: а что я, собственно, мог сделать? Этим вопросом он заглушил свое смятение, которое могло бы пробудить его к жизни. Он посмотрел на Ванджу. Подумал, не рассказать ли ей о том, что с ним случилось, но промолчал.

Ванджа приняла решение. Она начнет в Илмороге совсем новую жизнь. Покинув Илморог, она дважды пережила тяжкий позор и унижение. Теперь она порвет с прошлым и постарается устроить заново свою жизнь. И чтобы доказать, что душа ее очистилась, она решила никогда больше не пользоваться властью над мужчинами, которая таилась в ее теле, — хватит, больше никаких привязанностей, пока ее заново раскрывшаяся душа не переступит границ прошлого.

Карега не вполне точно знал, чего именно он ждет от Илморога и его жителей. Он откликнулся на призыв Ванджи как на зов судьбы. Да, он положился теперь на судьбу, ибо будущее ему виделось зияющей пустотой без конца и начала, как небо над головой. Но почему, взглянув на Ванджу, он представляет себе подернутые рябью лужи крови? Почему воспоминания причиняют ему такую боль? Судьба, решил он, снова подумав о Муками, и печаль и смутная тревога овладели им. Но он был благодарен Мунире: тот пообещал взять его на работу. Был продавцом овчин в Лимуру, стал школьным учителем в Илмороге — как-никак, это шаг вперед.