Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

В недавнем студенческом прошлом Лариса – чемпионка курса на стометровой дистанции и с легкостью бегуньи-спринтера умчалась на безопасное расстояние. Но резвый бег её что-то повелительно остановило. Нет, не пугливое чувство, что, если не догонит рьяную спортсменку, возьмёт да и разлюбит. Что-то иное было причиной.

Она вначале остановилась как вкопанная, потом расслабленно наклонилась к земле. Я испуганно подумал: «Сердце?!» Прибавил атлетической прыти и, приблизившись, увидел выражение счастья, удовлетворения и победительного чувства на её веснушчатой физиономии:

– Вот тебе, милый, бубенчики, и притом мои, – по слогам отчеканила она. Опустилась на колени и сунула нос в приглянувшийся ей крупный цветок. Золотистая пыльца припудрила орган обоняния, нос её.

– Жаль, нет фотоаппарата.

– Будет. Не сомневайся.

А тогда?… Тогда мне свыше даровано было неповторимое, восхитительное мгновенье. Я никак не мог налюбоваться прелестью моей избранницы: очаровательное лукавство, сияющие зелёные кошачьи глаза, задор и насторожённость, предчувствие неизбежности нашей полной близости, девичий страх от ожидания доселе не испытанного. Да, да, всё это прочитывалось на её юном, красивом, смышлёном лице.

– Ты когда-нибудь напишешь про этот день? Про… то… как…

Я перебил её.

– Про то, как целовались? Как ты засовывала в сумку с хлебом, молоком, конфетами мои бубенчики?

– Нет. Мои купавки, – возразила она, чтобы заявить о своей самостоятельности. И тут же покорилась. Улыбнулась. И тоном, ласковым, благодарным, попросила:

– А про бубенчики напишешь?

Много лет мне не попадались на глаза купавки, извините, её и мои любимые бубенчики, но в памяти сердца их золотисто-оранжевые чашечки были неизжитой, ничуть не потускневшей радостью. В той северной стороне, где в образе крестьянствующего интеллигента проводил тёплые месяцы года, бубенчики не росли; исходил все луговые и лесные окрестности – нет бубенчиков, и всё тут. А как хотелось найти хотя бы несколько звучных колоколистых цветков, извлечь из грибной корзины, протянув их ей, сказать:

– Вот, нашёл… Представь, нашёл наши бубенчики.

Увы и ах! Мечта оставалась мечтой, а годы пролетали, как мелькают, пролетая мимо глаз, телеграфные столбы, когда в задумчивости глядишь в вагонное окно. Мы, само собой, моложе не становились, но и в почтенных годах Лариса Сергеевна была красавица – статная фигура, не погасшая прелесть лица, достоинство во взгляде и, разумеется, всегда одета со вкусом. «Глаз не отвести», – говорили друзья и соседи, и я, счастливец, гордился ею. Чем старше, чем больше лет за плечами, тем утончённей становилась её красота – притягательность нежно-задумчивого, чуть что озаряемого благостной улыбкой или вспышкой внимания лица, изысканность причёски, изящная, не портящая фигуры, русская, добрая полнота. А вот походка становилась затруднённой, былая лёгкая поступь пропала бесследно, она теперь постоянно говорила мне, когда мы шли к метро:

– Не торопись, Коля! Я не поспеваю за тобой…

Покорным, извиняющимся тоном просила:

– Можно обопрусь на тебя?

Подводили ее ноги, и ничего поделать с этим было нельзя. Боже мой, как страдала Лариса, что не могла уже, как бывало, зажечь компанию цыганочкой с выходом, подхватиться и после рабочего дня отправиться на симфонический концерт или увязаться за мной, не проглядев, как на рассвете я собираюсь по грибы. Это все отошло в прошлое. Лесные урочища – моя прерогатива. Она же в вожделенном ожидании, то и дело подходя к усадебной калитке, глядела в сторону, откуда я должен был появиться с корзиной грибов. Она знала, муж её настойчив, удачлив в грибной охоте. Разбирать, чистить грибы – для неё истинное блаженство.

– Потом переоденешься, не прекословь, – говорила она ласково и твердо, усаживая меня на широкую, удобную для сортировки даров леса скамью. Лариса проворно перебирала содержимое корзины и понукала:

– Ты не молчи, Коля… Рассказывай, где прятался вот этот в бледно-коричневой моднющей шляпе красавец белый.

– Разумеется, в густой траве. Ползал на коленях, срезал выводок маслят и заметил его возле обросшего густой травой куста.

С подробностями рассказывал ей, где и при каких обстоятельствах углядел тот или иной достойный восхищения гриб, говорил о забавном, о переменах в знакомых ей грибных и ягодных местах.

Правда сущая, с пустой корзиной я никогда из леса не возвращался. Чтобы не выглядеть на деревенской улице неудахой с пустой тарой, соблюдал принцип: большие грибы – большая корзина. В раннюю грибную пору, когда в лесу сыроежки да лисички и ничего больше, цеплял на согнутую в локте руку небольшую лёгонькую корзиночку и налегке поспешал за любимыми мною лисичками. Обходил, по-хозяйски оглядывая светлые полянки и открытые солнцу проплешины в березовых рощах, где первыми из грибниц-мицелий являются на свет божий лисички. Ларисе доставляло особое удовольствие любоваться светло-рыжими лисятами. По лицу её блуждала улыбка счастья, когда я вручал ей лукошко с солнечными грибочками.