Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

– Чистенькие, округлые, а цветом, как наши бубенчики.

Я вторил ей:

– В самом деле, совсем, как твои купавки.

У беды, известно, чёрный траурный цвет. В глазах её потемнело, чёрное застило белый свет. Неловко повернувшись, она зацепила ногой за угол груботканной дорожки и грузно осела на пол.

Перелом шейки бедра усугубил её без того тяжёлое общее состояние. Предстояла операция в почтенной столичной клинике. Консилиум счёл больную неоперабельной:

– Следует подтянуть до приемлемых параметров давление, сахар, гемоглобин и другое… На неделю-другую направим больную в терапевтическое отделение.

Молодой, лихой и с виду водитель санитарной машины взял с места в карьер. Наш сын на иномарке с трудом поспевал за ним, на спидометре свыше ста, разбитый асфальт огромной больничной территории. При такой доставке больной в терапевтический корпус всякое могло случиться. Известно, где тонко, там и рвётся. Больные ноги – следствие тромбофлебита. Оказалось, оторвался тромб, и, как только Ларису подняли на лифте в назначенную ей палату на шестом этаже начались, кризисные явления.

Давление то резко падало, то поднималось выше некуда. Я был возле неё, когда оторвавшийся и двигавшийся по кровеносной системе тромб перекрыл лёгочную артерию. Эмболия. Смерть от удушья последовала в считанные секунды. Она сознавала, что уходит из жизни, и сказала мне всё-всё прощальным красноречивым взглядом. Её твердая надежда на некое будущее я прочёл в этом взгляде. Она убедила меня всепобеждающей силой, необыкновенной энергией прощального взгляда, что благодарность и окормляющая душу любовь – сущность её духовного завещания. Тот безмолвный диалог – глаза в глаза – забыть невозможно. Это было обращение ко мне её души с призрачной, на глазах исчезающей границы между бытием и небытием. Взгляд её, повторюсь, обещал, провидел общение, перекличку наших бессмертных душ в будущем.

«Отдала Богу душу», вспомнил я, зачастую всуе произносимое и от этого обыденно звучащее, но заключающее, тем не менее, и в таком опрощении огромный смысл. Отдала Богу бессмертную душу свою, то есть своей душой вернулась к тому, кем душа и жизнь ей были дарованы при рождении; обратилась в бестелесное существо, одарённое разумом и волей. Так, друг мой, понимаю я уход из жизни земной. Так, именно так! По-прежнему, Лариса – человек, но без плоти, человек, бестелесный по смерти своей. Я читал про то, как Толстой и Чехов в клинике на Девичьем поле, где в марте 1897 года оказался на грани жизни и смерти Антон Павлович, вели разговор о бессмертии. Чехов не соглашался с Толстым, который придерживался взгляда Эммануила Канта, полагавшего, что все мы после смерти будем жить в некоем начале. Сущность и цели этого начала Чехову были не ясны, и он со страстью (в итоге ночью у него опять было кровотечение из лёгких) говорил Льву Николаевичу: «Мне это ваше начало представляется в виде бесформенной студенистой массы. Моё я – моя индивидуальность, моё сознание сольются с этой массой. Такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его».

После ухода Ларисы из жизни земной я, до этого мало размышлявший о сущности понятия «душа», осознал, прочувствовал, что стоит за словами «душа человеческая». Существует она независимо от тела. Это носитель духовности личности. Это то, что нематериально. Суть частица Божьего духа.

То, что обещала Лариса предсмертным взглядом, поразило всё существо моё. Щемящая тоска от гнетущего среди городского многолюдья одиночества, непреходящая тревога… По мере осознания сути христианского вероучения зажила надежда на обещанный ею, ожидаемый контакт с её душой. Её горячая, щедрая, неуёмная душа, казалось мне, находится где-то близко, совсем рядом. Всё чаще стал задумываться я о том, каким образом, какими условными знаками, каким проявлением небесного промысла осуществится предречённая ею эта духовная связь.

Проявилась связь с её отлетевшей душой неожиданно, сколь загадочным, столь же и естественным образом. Наличие того, что обозначается иностранным витиеватым словом трансцендентное, что значит недоступное познанию, вскоре стало судьбоносным событием, фактом моего духовного бытия в мире. Говорю о принятии христианской духовности, веры в Бога. Остатки неверия, характерного для нас, родившихся и выросших в советское время, исчезли как дым. Были к тому веские основания.

Кажется, с неба кто-то пригоршнями и щепотями сыпал на лесные угодья оранжево-золотистые лисички. Среди однообразной зелени середины лета – лисички словно праздничный фейерверк. Я и в городской квартире не расстаюсь с ними. «Лукошко с лисичками» – подарок известного живописца над моим письменным столом. Радость для глаз – оранжево-жёлтые, опрятные, зовущие в летний лес лисички. При каждом взгляде на «Лукошко» я испытываю духовное озарение, прозреваю святость. О том, что произошло в моей судьбе, судьбе одинокого, пожилого вдовца, надо писать, что называется, с красной строки.