Василий Гигевич - Дом, куда возвращаемся

Лапич не был исключением — стоял на остановке, дрожал в своем легоньком, еще студенческом пальто и внимательными глазами провожал каждый автобус. В этот день он наметил сходить в кино. Безразлично на какую картину, лишь бы не сидеть дома.

Когда учился, Лапич никогда не думал, что такими скучными могут быть вечера; у него, Лапича, они всегда были заняты: споры с однокурсниками, читальный зал, где половину времени занимают многозначительные взгляды на девушку, сидящую неподалеку, футбол или хоккей, широкий людный проспект, мечта о неожиданном красивом знакомстве — все это «глотало» свободное время, и поэтому не то что скучать, но и оглянуться на прожитое, спросить себя, зачем все это, было некогда. Думалось, что студенческие годы — только начало веселой и даже в чем-то беззаботной жизни.

Но теперь, когда студенческая пора окончилась, Лапич неожиданно затосковал о друзьях, к которым незаметно привык, захотелось пройтись, как когда-то, по широкому проспекту, залитому неоновыми огнями, — это же одно удовольствие: сколько лиц, неожиданных встреч… Загрустил Лапич по многотысячному «а-ах», что, как единый вздох, проносится над стадионом, — где-то далеко внизу, в тумане, бегают маленькие, будто игрушечные, футболисты, а сверху над ними сине-зеленое сияние фонарей… Все чаще вспоминались студенческие вечера, факультетские КВН; одно то, что их факультетской команде удалось тайком снять на киноленту подготовку к КВН филологов и потом под сплошной смех показать ее на экране, — целая эпопея. А экзамены… Конечно, не сами экзамены, а то, как, получив стипендию, вспоминали о них. «И плачу и смеюсь» — так всегда начинал разговор об экзаменах Володя Беленький. Где он теперь?

Стоять на автобусной остановке было холодно, и Лапичу уже казалось странным его прежнее желание жить в небольшом районном городке, где по субботам и воскресеньям, как представлялось, он будет пропадать с удочками на речке и читать хорошие умные книги, зимой кататься на лыжах и, может, даже запишется в охотники и купит себе ружье. И собаку приобретет и, безусловно, назовет Джимом. «Дай, Джим, на счастье лапу мне…»

Какой он был наивный! А может, это и не наивность, может, он был счастлив, потому что, когда человек счастлив, он начинает искать еще лучшее счастье и в результате теряет то, что имел… Да и вообще, что такое счастье — Лапич не очень над этим задумывался. Ему было приятно, видно, это и было счастьем…

Настойчивости хватило только на пару недель. За день в лаборатории Лапич уставал, о Джиме и думать не думалось: в пять часов начинало темнеть, и бродить по пустым холодным улицам не хотелось. Тянуло к теплу и свету. Но в комнате, которую Лапич снимал у пожилой скуповатой женщины, тоже не сиделось. Лапича физически оглушала тишина; как только заходил в свою до мелочей знакомую комнату — кровать, два стула, полка для книг, — становилось скучно. Несколько раз Лапич ходил в читальный зал городской библиотеки, но книги, любимые им когда-то книги, неожиданно перестали интересовать, хотелось иметь рядом настоящего живого человека, а не придуманного кем-то героя или героиню. Лапич весь день проводил на заводе среди людей, но еще ни с кем не сошелся накоротке и чувствовал себя одиноким, а ему хотелось рассказать кому-то о заводе, о своих мыслях. И может, поэтому Лапич стал серьезно думать о женитьбе — надо было чем-то заполнить вечера, когда он оставался наедине с собой. А может, и возраст подпирал: до сих пор он только мечтал о красивой неизвестной женщине, и эти мечты доставляли удовольствие, а теперь неожиданно понял, что мечты — это лишь мечты, а настоящая жизнь — это жизнь, и ему уже двадцать три, и многие его сверстники имеют своих детей.

Девушка, которую Лапич, как казалось, любил и будет любить до самой смерти, хотя встречался с нею всего пару месяцев, была замужем, а новые знакомства в большинстве были неудачными. Чувства любви, о котором он так много читал в книгах, после встреч с той, теперь замужней, девушкой не возникало: что-то не нравилось ему в новых знакомых; ему казалось, что он находится между желаемым и реальным, и это приносило страдание. Вообще после встречи с той девушкой что-то в нем как бы разрушилось, он стал смотреть теперь на людей более скептически.

И Лапич решил жениться — надоело искать и ошибаться. Он часто представлял, какой спокойной и тихой будет его жизнь, не теперешняя, а новая, семейная, — она казалась совсем непохожей на холостяцкую. И в том, что каждый вечер его в квартире будет ждать женщина, которая станет заботиться о нем, с которой он будет проводить ночи, виделась таинственность и даже недостижимость. Он еще не знал, с кем будет жить, но чувствовал, что перемена эта вот-вот состоится.