Василий Лобов - Дом, который сумасшедший

В то утро я проснулся ни свет ни заря — фонари на нашем девятом ярусе тлели всего вполнакала, — и было еще слишком рано, чтобы идти на службу. Несколько долгих минут я лежал неподвижно, рассматривая глазами полосатые пузыри вздувшейся на потолке штукатурки, потом повернулся на левый бок и стал смотреть на шикарное убранство моего шикарного однокомнатного дворца: на шикарный пластмассовый стул с поломанной ножкой, на шикарный стол, покрытый шикарной бело-черной скатертью с обтрепанными и кое-где отвалившимися шикарными кисточками, на собственный местами лоснившийся шикарный фрак, который висел на шикарном гвозде, вбитом в дворцовую дверь…

В желудок лезли самые разные мысли, я с силой пытался их от него отогнать, они не отгонялись… и мне казалось! Мне казалось, что мой шикарный дворец не такой уж и шикарный. Мне казалось, что печальна вечная песня радости Железного Бастиона. Мне даже казалось, что я несчастлив.

— Ты что это, а, братец Пилат III, совсем ополоумел?! — наконец рявкнул я сам на себя шепотом. И помотал короной.

От мотания короной казаться мне стало немножко меньше, но тут я вспомнил свой сон, вскочил с кровати и заглянул в буфет. Заветная бутыль была пуста, а в серой бронированной коробке, где у меня хранилась пыльца, не оказалось ни одного пакетика. Тогда я быстро оделся, внимательно осмотрел себя в зеркало — глаза были спятившими — и выбежал на улицу.

Его я приметил издали. Прижав ладонь к уху на голове, он сидела на разбитом пороге обшарпанного шикарного дворца в переулке, за которым находился ближайший эскалатор, и на этой самой голове абсолютно не было никакой короны.

Отсутствие на его голове короны сразу же бросилось мне в ум. Я было решил, что это — счастливчик, но ум подсказал мне, что вряд ли: во-первых, на нижних ярусах счастливчики никогда не прохлаждались без дела; во-вторых, время счастливчиков уже кончилось, но главное, его лицо было очень и очень печальным, таким же печальным, как показавшаяся мне сегодня с утра печальной вечная песня радости Железного Бастиона. Приблизившись почти вплотную, я увидел, что край короны высовывался из черной блестящей сумочки, лежавшей у него на коленях ног.

Он повернула лицо в мою сторону. Его глаза на лице были такими же спятившими, как мои в зеркале.

С минуту мы молча друг друга рассматривали: я — засунув руки в карманы фрака, который был на мне, и беспокойно перебирая пальцами кругляшки монет, он — не отнимая ладонь от уха. Ему было холодно, он дрожала. Он была красивая. Скоро мне стало окончательно не по себе, захотелось уйти, убежать, но хотелось остаться. Наконец я сказал:

— Думал, что ты счастливчик.

— Нет. — Голос у него был совсем не громкий.

— Почему же ты без короны?

— Мне так нравится.

— Лучше надень, еще кто увидит…

— Пусть.

— Как это… пусть?

— Пусть смотрят.

— Ну ты даешь… Что ты тут делаешь?

— Ничего. Сижу, слушаю музыку. — Он протянула мне часы с поднятой крышкой. Странные часы.

Я взял их в руку. Из часов что-то пиликало.

— Нравится?

Я пожал плечами фрака.

— Наверное, ты никогда не слышал настоящую музыку. Возьми их себе.

— Очень дорого?

— Нет, — улыбнулась он. Его губы были странными: некрашеными. — Часы я тебе дарю.

— Дарю? — переспросил я.

— Теперь они твои.

— Мои? А сколько я тебе должен?

— Я же сказала: дарю! Дарю, значит, даю, не требуя денег.

— Это подачка? За что?

— Ни за что. Ты мне нравишься, ясно?

Мне было неясно, но спорить я не стал — щелкнул крышкой и убрал часы во фрак.

— Ну ты чудная… — сказал я.

А он вдруг спросила:

— С тобой это часто бывает?

— Что? — не зная, бежать или пока нет, прошептал я.

— Да это, когда начинает казаться?

Если я не побежал, то только потому, что ужас сковал все мои ноги, которых у меня две штуки. Бежать со скованными ужасом ногами я не решился. Да и он перевела наш разговор на другую тему:

— Хочешь пыльцы? — И вытащила из сумочки пакетик.

Я взял его в руку и надорвал…

— А ты?

Он покачала головой, странной такой головой, головой, на которой абсолютно не было никакой короны.

— С сегодняшнего дня я с этим покончила.

— Почему? — удивился я.

— Не хочу больше одурять себя разной гадостью.

И снова я ничего не понял…

— Гадостью? Почему?

— Да потому что пыльца и божественный нектар делают из нас идиотов.