Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

— Подойди, кому говорят!

Ленька помотал головой.

— Ну погоди, — пригрозила Анна Федоровна и ринулась к нему.

Было смешно и немного страшновато смотреть на них: увертливый мальчишка и женщина с грацией верблюда. Самолюбие, видимо, не позволяло Анне Федоровне плюнуть и уйти. Ее лицо раскраснелось еще больше, на спине и под мышками проступил пот. Ленька играл с матерью, как кошка с мышью: то подпускал близко-близко, то задавал стрекача.

— Не догнать! — неожиданно сказал Николай Иванович и, пьяно икнув, рассмеялся.

Анна Федоровна, похоже, только и ждала этого: подскочила к мужу и, награждая пинками и тырчками, стала осыпать его бранью. Он увертывался, балагурил.

— Ирод! — воскликнула Анна Федоровна и так пнула мужа, что он, оборвав на полуслове очередную шуточку, потер ушибленное место.

Ленька смотрел на родителей издали. Николай Иванович внезапно стих, дал увести себя. После этого все стали расходиться. Я посмотрел на плотно закрытое окно комнаты Родиона Трифоновича и понял: его нет. Увидел за спиной Надежды Васильевны, грузно навалившейся на подоконник, Маню.

— Достанется теперь ему, — пробормотала Надежда Васильевна, поправляя локоны.

Я не понял, о ком говорит она — о Леньке или его отце, но уточнить не решился. Глядя на спину матери, Маня спросила:

— Кому достанется — Николаю Ивановичу или Леньке?

Надежда Васильевна подумала.

— Обоим!

— Если бы Родион Трифонович был дома, то Сорокина не посмела бы!

До сих пор я никогда не разговаривал с Надеждой Васильевной. Пробегая мимо окон комнаты Петровых, поспешно ронял «здрасте», не слышал, что отвечали мне, да и отвечали ли вообще.

Манина мать медленно повернула голову. Ее брови приподнялись, на лице возникло удивление, она — так показалось — пыталась сообразить, кто я и откуда взялся. Я чуть не назвал свою фамилию и не объяснил, что живу в этом же доме, на втором этаже.

— Ты очень громко кричишь и много бегаешь, — неожиданно сказала Надежда Васильевна.

То же самое мне говорили раньше — бабушка, мать, соседи. Я давал слово кричать потише и бегать поменьше, но во время игр так увлекался, что вспоминал о своем обещании лишь тогда, когда ноги подкашивались от усталости и становилось сухо во рту.

Переминаясь с ноги на ногу, я пристыженно молчал. Петрова смотрела на меня. Так продолжалось несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Потом Маня, обратившись к матери, спросила:

— Давно ушел Родион Трифонович?

— Часа два назад. Вместе с Никольским был, — ответила Надежда Васильевна.

Мне хотелось поболтать с Маней, но Надежда Васильевна, обведя глазами уже опустевший двор, пробормотала:

— Пора ужин стряпать — скоро твой отец придет.

Они ушли. Из распахнутых окон доносились голоса. Ленька бродил вдоль каменной ограды — два шага в одну сторону, два в другую, что-то подбирал с земли, рассматривал и отбрасывал прочь. На меня он не обращал внимания. «Ну и не надо», — обиделся я.

Я собрался домой, когда во дворе появились Оглоблин и Никольский — раскрасневшиеся, с туманом в глазах. Опустившись на бревна, Родион Трифонович вытер платком лицо.

— Холодненькое пивко было — лучшего и не пожелаешь.

— Изумительное, — поддакнул Никольский. — Давненько не угощался.

— Почему?

Валентин Гаврилович ткнул пальцем в живот. Оглоблин поморгал.

— Неужто и пиво нельзя?

Никольский кивнул. Родион Трифонович нахмурился, строго спросил:

— Зачем же пил?

— То нельзя, это нельзя — надоедает. Мне, Родион, иной раз хочется вкусить что-нибудь этакого. — Валентин Гаврилович щелкнул пальцами.

Постучав мундштуком папиросы по коробке «Казбека» Оглоблин проворчал:

— Знал бы, что пиво тебе вредно, не дал бы.

— Даже кружечку?

Родион Трифонович не ответил — созерцал пепел на кончике папиросы.

Я лихорадочно соображал: «Сказать или промолчать?» И то, и другое казалось гадким: молчание было предательством по отношению к Леньке, а ябедников на нашем дворе презирали. Занятый своими мыслями, я не смотрел на Леньку и вздрогнул, услышав его вопль. Цепко держа сына, Анна Федоровна лупила его, норовя попасть по голове.

— Прекратите! Немедленно прекратите! — Валентин Гаврилович вскочил, стал нервно поглаживать волосы.

Анна Федоровна кинула на него шальной взгляд, поволокла Леньку в дом. Родион Трифонович медленно поднялся.

— Не дури, — сказал Никольский.

Оглоблин что-то проворчал и, расстегивая на ходу ремень, неторопливо направился к дому, в котором жили Сорокины.