Наталья Горбаневская - Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011

Уединён и уеди́нен,
заснежен и зальдён, зальдинен,
стоишь, как столпник на столпе,
как вызов, брошенный толпе.

Но толпы – это человеки,
чело светло и тяжки веки,
чаяний полны и забот,
в детсадик, в офис, на завод

они бегут и байки бают,
и огибают, обегают
твой столп, воздвигнутый вотще,
москвич в Гарольдовом плаще.

Как от Крыма до Рима
ветр играет волною.
Если я одержима,
то хотя бы не мною.

Как из присказки сказка
пробивается стойко.
Если с чем я согласна,
с токованием только.

Как от urbi до orbi
речи тлеют немея.
На горбу и на морде
донесу что имею.

Ты, человек, ты, Божий образ,
ты изобрел нам всем автобус
(сказать не смею – мне одной).
И я вхожу, я, образ Божий,
со всеми схожий и несхожий,
и предъявляю проездной

как пропуск бормотать невнятно,
кругом французам непонятно,
да и себе понятно ли?
Оставь, оставь маршрут свой косный,
мой першерон шестиколёсный,
и как захочется рули…

Господа-товарищи,
эй, на корабле!
Берег отплывающий
отошел к земле.

Мы тут без имущества,
голые средь вод,
только соли гущица
в нёбе отдает,

только соли ложечка
в океан-стакан,
выпьем понемножечку,
выпьем по́ сто грамм,

выпьем под занюханный
латаный рукав,
от Святого Духа нам
дан сей пироскаф.

Из автобуса выходя,
на Ворота Святого Гвоздя
я гляжу – ни гвоздя, ни ворот,
так сказать, от ворот поворот.

Но пройди по-на́д кольцевой,
под немолкнущий вой грузовой,
и очутишься сразу по ту
грань и сторону, вся в поту.

Руку вытяни, мельком глянь
на тобой перейдённую грань,
где и воздух жарок и рыж,
где остался город Париж.

О Париж, ты уже за шеломянем,
за Прекрасною Стражею,
и альпийским узором изломанным
надвигается старшее,

чем делянки, поля, виноградники,
где голу́бки голу́бятся…
А навстречу – нездешние всадники
вечно снежные рубятся.

На станции Бельгард,
что значит Белый Город,
бил по асфальту град,
как по булату молот.

Метался в блесках лампы
пристанционный куст,
а гром гремел, как залпы
за Белгород и Курск.

Не надо слов. Не надо?
Куда же их девать?
А в брюхо чемодана,
поглубже под кровать.

Не надо вздохов, выдох
чтоб не был ах и ох,
на бедах и обидах
замкни глубокий вдох.

И ничего – ни плакать,
ни примеряться в гроб,
идти вперед, как лапоть,
соломинка и боб.

В Находке, в тесноте,
где дружку друг сминали,
на нарах вспоминал ли
о гласных долготе