Леонид Зорин - Покровские ворота (сборник)

Наступают сумерки, и все ближе, ближе условленный срок. Радостно готовиться к этому таинству, не спеша бриться, доставать свежую сорочку, примерять галстук. Радостно ощущать свою молодость, пружинистость в ногах, веселую игру во всем теле. Еще один взгляд на часы – можно выходить, я пробегаю темный грязноватый дворик, выхожу из ворот, здороваюсь с соседками, величаво, точно на тронах, восседающими на табуретках. Улица кипит, гудит в этот час. Все смотрят на меня понимающими глазами – женщины, старики, играющие в нарды, мальчишки. На меня смотрят из окон, с балконов и с галерей, меня провожают долгими взорами, совсем как я, всего несколько лет назад, провожал победоносных брюнетов, ныне отцов семейств, а сегодня я сам такой же брюнет, и родная улица, бегущая вниз, к вечернему морю, видит это и радуется за меня.

Окна распахнуты, из многих текут мелодии, такие же вязкие и завораживающие, как этот час, когда южный день медленно умирает и темнота спускается на мостовые.

Я заворачиваю за угол, кварталы в нашем городе коротки, и как ни тихо я шагаю, минут за десять, а то и за четверть часа до срока, я оказываюсь на избранном углу. А ведь надо принять в расчет, что девушка опоздает, так уж заведено, только Оля отваживается нарушать этот неписаный закон. И вот своими длинными ногами я меряю квартал – взад-вперед, взад-вперед, хлопают двери магазинчиков, люди входят и выходят, встречные прохожие огибают меня, взад-вперед, взад-вперед, вот и время подошло, ну что ж, ждать недолго, скоро застучат каблучки и в конце квартала засветится знакомое платье.

Однажды на тот же угол, где вышагивал я, явился еще один, одетый, как на парад, страстотерпец, как мне казалось, пожилой человек. И для меня и для него это был неудачный вечер – наши дамы не пришли. Скрепя сердце я назначал себе новые сроки – подожду еще десять минут и пойду, еще пять минут – и пойду, ну так и быть, дотяну до девяти. Но эта смешная игра была обречена на проигрыш – я уже знал: она не придет. Рядом бесцельно переминался мой сосед в своей черной тройке. Меня охватило теплое чувство – это был собрат по несчастью. Мне захотелось с ним познакомиться, сказать ему несколько ободряющих слов. Я призвал на помощь остатки юмора и предложил ему сыграть в шахматы. Он только махнул рукой.

Как это часто бывает, чужая неудача придала мне бодрости. Только подумать, я присутствовал сейчас при последнем всплеске мужественности, в двух шагах от меня была исполнена лебединая песня, а о чем печалиться мне? Не пришла сегодня, придет завтра. И, успокоенный этой мыслью, я пошел шататься по улицам, и только где-то на дне души долго ныла какая-то царапина.

Но такие пропавшие вечера случались, в общем, сравнительно редко. Обычно желанный миг наступал, и вот уже под привычный стук каблуков, улыбаясь и благоухая, приближалась моя избранница.

Помню эти чуть напряженные улыбки, ненужные извиняющиеся слова, помню, как, поддерживая ее за голый локоть, я уводил ее обычно на самую глухую аллею бульвара.

Почему же мне всегда казалось, что в тот миг, когда она появлялась, я и достигал вершины? Почему всегда мое воображение было богаче, щедрей и ненасытней? И уже никогда после я не испытывал такого внутреннего подъема, как в эти минуты, когда, радуясь и волнуясь, ждал несбыточного?

Удивительно остро, не по-юношески ощущал я счастье этих вечеров. Точно уже тогда понимал, что недолго мне ими тешиться.

Я заглядывал вперед. Я думал о том, что будет через десять лет в возрасте, когда не думают о том, что будет завтра. Мое грядущее, должно быть, и таилось в душевном строе.

Чем старше я становился, тем реже ходил я на углы и ждал у столбов. Меня уже не тянуло посидеть с возлюбленной на скамеечке и изводить себя и ее поцелуями, мне требовалась крыша над головой. Началась нервная, хлопотная жизнь. Голова моя была полна не столько мечтами, сколько заботами. Главная и лучшая часть моей энергии уходила на поиски пристанища. Что-то переменилось и в жизни, и во мне, но от прежнего остался этот странный вкус к ожиданию, радость предчувствия, которое оправдывалось так редко.

Я пишу об этом длинно и подробно, потому что в день, когда мне предстояло встретиться с Олей, я испытал нечто похожее на то, что бывало со мной в те давние времена.

И за завтраком – очень легким! – и за столом, на котором я разложил папки Ивана Мартыновича, меня не покидало лучезарное настроение. И неспешная прогулка по улицам, и чтение рукописей, и обед в гостинице, и отдых на мягком гостиничном ложе – все это было вступлением к вечеру, который уже был в пути.