Леонид Зорин - Покровские ворота (сборник)

Ни я, ни она не обменялись ни словом. Я смотрел на бухту, на далекую воду, на город, гревшийся под щедрым солнцем, и думал, как грустно будет все-таки расстаться с этой землей.

Молча начали мы спускаться. Мысли мои в удивительном беспорядке обгоняли одна другую. Когда кладбище было уже едва видно, мне почему-то пришло в голову, как, в сущности, хорошо, что я не знал той, о ком рассказывал Иван Мартынович. Очень возможно, что покойник был просто смешон со своими страстями и муками. Но тут же я выругал себя, решив, что, так или иначе, долго или недолго, она одна дала ему радость и полноту бытия, и Иван Мартынович это знал и любил ее до последних дней, избавив ее от укоров, вздохов, оберегая свою благодарность от ржавчины.

– Костик! – услышал я и не сразу понял, что это относилось ко мне. Какая-то женщина поднималась навстречу, очевидно направляясь туда, откуда мы шли.

Костик? Странно, когда к помятому субъекту, вроде меня, обращаются таким манером. И что же ответить? «Верно, я Костик». Нет, я не могу так ответить. Противоестественно называть себя Костиком. И что нужно этой оплывшей полуседой тетке, неряшливо одетой, с огромным портфелем?

– Простите, – сказала она, чуть опешив, – вы Костик Ромин?

Я молча кивнул.

– Костик, – спросила она с упреком, – неужели ты меня не узнаешь?

Я почувствовал себя свиньей.

– Да… – пробормотал я. – Мне кажется…

И тут она решила кончить эту пытку и назвала себя.

…Поистине день этот был бы не полон, если б в конце его мне не встретилась Анечка Межебовская.

Около половины первого, когда солнце пекло вовсю, в моем номере зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Здравствуй, – услышал я глуховатый Олин голос, – это я.

Я почувствовал смущение. Непонятные нравственные обязательства возникают с пугающей быстротой, во всяком случае, я знаю за собой эту черту, она доставила мне много неприятных минут.

Оля как будто бы поняла сокровенный смысл маленькой паузы.

– Я хочу пригласить тебя к нам на обед, – сказала она.

– Когда?

– Сегодня. Ты не уезжаешь?

– Я еду завтра.

– Вот и отлично. Мы будем ждать тебя к четырем.

– Удобно ли это?

– Очень удобно. И муж и Виктор хотят с тобой познакомиться поближе.

– Гм-гм, – сказал я, – звучит угрожающе.

– Значит, мы тебя ждем.

– Хорошо, – сказал я, – скажи мне свой адрес.

Повесив трубку, я вновь подивился Оле. Никто не мог сравниться с ней в такте. Оля словно почувствовала мое состояние и этим приглашением на семейный обед возвращала мне естественность и непринужденность. Все становилось на свои места. Старый друг детства мог с чистой душой присутствовать на Празднике Домашнего Очага.

Я заказал Москву. Дома в это время вряд ли кто-нибудь мог быть, и я попросил соединить меня с редакцией. Спустя час мне позвонили.

– Алло, – закричал далекий Бурский. – Констан, это ты?

– Я, я, – заверил я его, – ты меня слышишь?

– Слышу. Как дела?

– Странно, что ты на месте. Я хотел звонить в отдел писем.

– Отдел писем – пройденный этап, – с некоторой торжественностью сказал Бурский.

– Что сей сон значит?

– Приедешь – узнаешь. Ты когда будешь?

– Завтра я выезжаю.

– Значит – завтра?

– Я не лечу, я выезжаю.

– Почему – поездом? – изумился Бурский.

– Такая фантазия.

– Ну да, – согласился Бурский, – у каждого барона…

– Вот именно, – прервал я его. – Я буду в субботу. Предупреди моих.

– Будет сделано.

– Как Сережа?

– Я говорил с ним по телефону. Все в порядке.

– Спасибо.

– А как ты? Рефлектируешь?

– Более или менее.

– Склонному к рефлексии не место, – сказал Бурский.

– Где не место?

– Везде не место.

– Без тебя знаю, – сказал я.

– Как твой историк?

– Приеду – узнаешь, – вернул я ему его слова.

– В таком случае, до субботы.

– Общий поклон.

Наш разговор меня расстроил. В самом деле, что бы это значило? Ну вот, теперь и его от меня уведут.

В условленное время я подошел к дому, в котором жила Оля. Дом этот был расположен в сравнительно новом районе и сам был сравнительно новым – Оля с мужем получили здесь квартиру на третьем этаже года четыре назад. Но в лифте юные жильцы уже успели нацарапать некоторые слова, доказав, что они тут вполне освоились. Я позвонил. Оля открыла сама, она была в синем платье и нарядном фартучке, я обратил внимание, что у нее изменилась прическа.

– Проходи, – сказала она, чуть покраснев, – мы тебя ждем.

Я вошел в столовую, и навстречу мне поднялся невысокий тщедушный человек, почти совсем седой, с бледным озабоченным лицом. У него были большие, чуть навыкате глаза, которые плохо соотносились с его мелкими чертами. Он пожал обеими руками мою ладонь и представился: