Анна Алмазная - Миниатюры (Сборник) [СИ]

Ты выиграла. Ты счастлива? Почему ты не счастлива!? Почему!!!

Спекшиеся губы отказываются размыкаться, в звенящей тишине я с трудом узнаю собственный шепот:

— Проиграй мне…

Я лежал и блаженствовал. Откуда-то лилась на меня вода, тонкой, прохладной пленкой омывала разгоряченное тело и впитывалась землей, смертельно уставшей от засухи… Я медленно повернул голову, открыл глаза и увидел тебя. Ты, темная, едва видная тень, все так же стояла рядом, все так же не хотела уходить, все так же отказывалась отпускать…

Без меня тебе не жить.

— Я должен идти…

Не могу проиграть. Не могу остаться в раскинувшемся за спиной оазисе. Не могу лечь на изумрудно-зеленую траву, не могу вслушиваться в журчание воды. Не могу смотреть в тревожное небо и мечтать, что когда-нибудь его достигну. Не могу, но почему это делаю?

— Я должен идти…

Куда, зачем, разве это важно? Если не встану, если не буду двигаться, то умру…

Я должен жить!

Молю тебя:

— Проиграй мне войну…

Я стоял на мягкой, насыщенной влагой траве и смотрел в злое небо. Мне еще туда рано. Я еще не сдался.

А ты рядом. В знойном дыхании жары, в густом, тяжелом воздухе, в потускневших, запылившихся красках. Трудно дышать…

Но ты не дашь мне умереть. Без меня тебе не жить.

Ты пришла, и душа моя превратилась в выжженную пустыню.

Медленно ползет по высохшей земле упрямая черепаха, несет на спине мой оазис.

Я буду стоять на изумрудной траве и с нетерпением вглядываться в горизонт. Я буду ждать. Я буду обжигаться каждым глотком горячего воздуха. Я верю, что однажды мы достигнем края пустыни, и ты исполнишь мою просьбу:

— Проиграй мне войну, боль моя.

Тихо сыпали белые хлопья на недавно расчищенный асфальт.

Мягко сминая снежное одеяло, проехал мимо автобус. Мигнул фонарь: раз, другой, и вдруг погас, погрузив арку между домами во тьму.

Михаил Васильевич сполз по пропахшей мочой стене на щербатый асфальт, запутался пальцами в космы и завыл:

— Звездочка моя-а-а-а, а-а-алая… как ты от меня далека-а-а…

Некоторое время он что-то еще бубнил под нос, потом уронил голову на грудь и заснул. Навечно.

Люблю тьму. Она успокаивает. Она дает время, много времени, на размышления. И она пугает глупых людишек. Вот и эта заблудшая душа дрожит, как осиновый лист, плывет куда-то по моей тьме, бежит от вечного одиночества. Что ж, дружок, радуйся. Добежал.

Ты больше не будешь одинок. Сегодня ты станешь моей игрушкой. Но будешь ли счастлив? Вряд ли.

— Отдай мне, — послышалось за спиной.

Я поморщился: ну вот, опять приперся со своим спасением. Все удовольствие портит.

— Ну и нафига он тебе? Посмотри, пьянь-буянь! У меня, знаешь ли, чертики скучают, помучить некого, а тут свежатинка подоспела…

— Отдай его мне. Он потерял жену в аварии, потому и опустился. А был врачом, жизни спасал…

— Взятки брал, — продолжил я. — И мило зажигал с медсестрой после дежурства, никак, потому что жену очень любил. Фантазия у него прям отменная, во-от у наших дьяволиц и пригодится.

— Никто из них не безгрешен. Тебе не понять.

Мне действительно не понять. Небольшая словесная схватка выжала, как лимон. Он слишком хороший. Он настырный. Он не уходит, пока не добьется своего.

Он победил, вернее, я дал ему победить. Потому что мне душ не жалко, это он за всех заступается. А мне некогда возиться, да и зачем? Люди не стоят моих усилий. Они сами ко мне приходят. Не этот, так другой. К примеру, вон тот.

Но вновь за спиной упрямое:

— Отдай его мне.

Почему ты никогда не успокоишься?

Дом медленно умирал. Ушли из него люди, ушла и большая часть жизни. Дом покосился, в подвале обрушилась одна из стен, сквозь дыры в крыше было видно вечно хмурое, неприветное небо.

На чердаке поселились стрижи. Они лепили гнезда к непрочным, прогнившим стенам, их птенцы целый день кричали, требуя пищи, а я? Я радовалась неожиданной компании.

Я любила этот дом и в то же время его ненавидела. Я помнила, как кричала, как оплакивала свою короткую жизнь, когда меня замуровывали в стену. Помнила, как медленно и мучительно умирала, как отчаянно царапала свежую кладку ногтями, пытаясь вырваться. И как, потеряв силы, начала молиться, сознавая, что молитвы никто не услышит.

Теперь я и дом единое целое. Мое тело, давно иссохшее, уже лет сто томилось в фронтальной стене, мой дух подарил этому холодному зданию душу.

Этот дом жил мною… Эти птицы жили мною. Даже точившие стены термиты жили мною… а я не хотела, я давно устала жить.