Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Особенно вашу персону. Когда на вас посыпятся предложения стать лицом рекламных кампаний, без стеснения обращайтесь ко мне, я в этом деле пока еще разбираюсь.

– Думаю, я подпишусь лишь на рекламу нижнего мужского белья.

– Следовательно, вы не возражаете?

– Благословляю вас urbi et orbi [92] К граду и миру ( лат .). . Однако мне кажется, что вы явились не только за этим.

– Почему вы всегда подозреваете меня в тайных умыслах, Фермин?

– Ум у вас изворотливый, как пружина.

– Зачем, по-вашему, я тогда пришел?

– Возможно, насладиться изысканной беседой со мной, или вас привел сюда старый счет, до сих пор не закрытый.

– Какой именно?

Фермин провел меня в комнату, которую всегда держал запертой на ключ, чтобы спасти ее от набегов своих многочисленных отпрысков. Усадив меня в массивное кожаное кресло, купленное на блошином рынке Энкантс, он занял стоявший рядом стул. Затем вынул картонную коробочку и поставил ее на колени.

– Вы помните Алисию? – спросил он. – Это риторический вопрос.

Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди.

– Она жива? Вы знаете что-нибудь о ней?

Фермин открыл коробку и достал пачку открыток.

– Я никому не рассказывал, поскольку считал, что так будет лучше для всех, но Алисия возвращалась в Барселону в 1960 году перед тем, как уехать навсегда. Это произошло 23 апреля, в День святого Георгия. Она приходила попрощаться, в своем стиле.

– Помню тот день прекрасно. Я тогда был ребенком.

– И продолжаете им оставаться.

– Куда Алисия уехала?

– Я простился с ней на пристани и видел, как она поднялась на борт лайнера, отплывавшего в Америку. С тех пор каждый год на Рождество я получал письмо без обратного адреса.

Фермин отдал мне связку писем – их было более тридцати штук, по одному в год.

– Откройте конверты.

В каждом конверте лежало по фотографии. Судя по штампам, письма отправляли из разных городов: Нью-Йорка, Бостона, Вашингтона, Сиэтла, Денвера, Санта-Фе, Портленда, Филадельфии, Ки-Уэста, Нового Орлеана, Санта-Моники, Чикаго, Сан-Франциско… Все снимки были сделаны против солнца, запечатлев тень – женский силуэт, выделявшийся на фоне парков, небоскребов, пляжей, пустынь и лесов.

– И больше ничего? – воскликнул я. – Ни строчки? Ни одного слова?

Фермин покачал головой:

– Ничего, кроме последнего письма. Оно пришло в прошлое Рождество.

Я нахмурился:

– Откуда вы знаете, что оно было последним?

Он протянул мне конверт.

Почтовая печать подтверждала, что письмо отправили из города Монтерей, штат Калифорния. Фотография впервые отображала не только тень. На ней представала Алисия Грис, тридцать лет спустя. Она смотрела в объектив и улыбалась, окруженная великолепным пейзажем: скалистый мыс, поросший деревьями и окутанный туманной дымкой, выдавался в волны Тихого океана. Чуть в стороне виднелся указатель с надписью: «Пойнт-Лобос».

Перевернув фотографию, я увидел строчки, написанные почерком Алисии:

«Конец пути. Оно того стоило. Фермин, еще раз спасибо, что спасали меня много раз. Желаю спасения и вам, и передайте Хулиану, что он обязан нас обессмертить, ведь мы всегда на это рассчитывали.

Глаза мои наполнились слезами. Мне хотелось поверить, что в дивном месте, находившемся так далеко от нашей Барселоны, Алисия обрела свою судьбу и покой.

– Можно мне оставить фотографию у себя? – тихо спросил я.

– Возьмите.

И тогда я понял, что нашел наконец последнее звено своей саги, а впереди меня ждет жизнь и, если повезет, художественная литература.

Мужчина, волосы которого уже слегка тронула седина, шел по улицам сумеречной Барселоны. Путь ему указывал лунный свет, серебряной лентой струившийся по Рамбла. За руку мужчина вел девочку десяти лет, чьи глаза блестели в предвкушении того, что вечером пообещал отец. Он хотел показать Кладбище забытых книг.

– Алисия, о том, что ты сейчас увидишь, нельзя рассказывать никому.

– Значит, это будет только нашим секретом?

Отец вздохнул, спрятав свои чувства за грустной улыбкой, редко покидавшей его лицо.

– Конечно. И мы всегда будем хранить наш секрет.

Неожиданно в небе загорелись кроны сверкающих огней, и вспышки фейерверка церемонии закрытия Олимпиады, остановив на мгновение время, выхватили из ночной темноты ту Барселону, которой больше никогда не будет.

Вскоре зыбкие силуэты отца и дочери растворились в людском потоке, затопившем Рамбла. Их шаги затихли в лабиринте призраков.