Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Франко умер, – всхлипывая, объявил действующий председатель правительства Ариас Наварро.

С небес или откуда-то еще опустилось гробовое молчание, тяжелое, как многотонная плита. Если бы висевшие на стене часы еще работали, маятник замер бы на полпути. Дальше события развивались почти одновременно.

Мерседитас разрыдалась. Дед побледнел, наверное, его охватил страх, что с минуты на минуту раздастся урчание танков, выезжающих на Диагональ, и опять начнется война. Дон Анаклето, преданный эпическому жанру и поэзии, уже видел в воображении пылающие монастыри и прочие увеселения. Мои родители в смятении переглянулись. Некурящий профессор Альбукерке взял у часовщика сигарету и задымил. Фернандито и София, не разделяя общего потрясения, улыбались друг другу, будто вернулись в волшебную страну детства, продолжая держаться за руки. Некоторые из собравшихся читателей крестились и уходили, насмерть перепуганные.

Я осмотрелся по сторонам, желая найти хотя бы одного взрослого человека, сохранившего самообладание, и внезапно увидел Фермина. Он слушал речь председателя правительства с холодным интересом, сохраняя спокойствие. Я встал рядом.

– Посмотрите-ка, это плаксивое ничтожество притворяется, будто в жизни мухи не обидел, подписав при этом больше смертных приговоров, чем Аттила, – заметил Фермин.

– И что же теперь будет? – взволнованно спросил я.

Фермин безмятежно улыбнулся и похлопал меня по спине. Предложив мне «Сугус», он развернул свою конфету, лимонную, и с наслаждением принялся сосать ее.

– Успокойтесь, ничего ужасного не случится. Столкновения, показуха, фарисейство – этого будет в избытке, однако ничего серьезного не произойдет. Если не повезет, какой-нибудь клоун перегнет палку, но тот, кто держит вожжи в руках, не позволит ситуации выйти из-под контроля. Получится пшик, много шума из ничего. Будут поставлены олимпийские рекорды по переодеванию, и мы увидим героев, выбравшихся из-под дивана. В подобных случаях это обязательная часть постановки. Как после длительного запора, придется поднапрячься, чтобы каловые массы вышли, или хотя бы то, что еще не переварилось. И в результате кровь не польется рекой. По той простой причине, что это никому не выгодно. В конце концов, спектакль – торг на рынке интересов, приукрашенных более или менее удачно для потребления безмозглой толпы. Выкрутасы марионеток мало кого волнуют. Важно лишь то, кто стоит у руля, владеет ключом от сейфа и как распределяются деньги остальных. Чтобы получить добычу, приходится льстить и пресмыкаться, без этого никак. Появятся новые ловкачи, новые вожди, и снова оркестр доверчивых людей, лишенных памяти, выйдет на улицы с готовностью поверить в то, что хочется услышать. Они потянутся за очередным флейтистом из Гамельна, тем прохиндеем, кто сумеет втереться в доверие, пообещав тряпичный рай. Такова жизнь, Хулианито, во всем своем великолепии и низости, она дает что может, а это уже немало. Одни, увидев расклад, уезжают на край света, как наша Алисия. Другие же, вроде нас, остаются, увязнув ногами в тине. Ведь иного места, где было бы лучше, мы тоже не знаем. Но из-за циркового представления волноваться не следует. Настало время выйти паяцам, даже акробаты появятся гораздо позднее. Может, это и лучше для нас. И я со всей ответственностью заявляю, что приветствую подобный поворот.

– А откуда вы знаете, что Алисия уехала так далеко?

Фермин лукаво улыбнулся:

– Touché [84] Укол, удар шпагой в фехтовании ( фр. ). .

– Вы о чем-то не рассказывали мне?

Он схватил меня под руку и увлек в сторону:

– В другой раз. Сегодня у нас национальный траур.

– Но…

Фермин прервал меня на полуслове и вернулся к нашей тесной компании, все еще находившейся под впечатлением от новости о смерти человека, возглавлявшего государство последних четыре десятилетия.

– Не выпить ли нам за это? – предложил дон Анаклето.

Фермин отказался:

– Я не пью за смерть кого бы то ни было. Не знаю, как вы, а я отправляюсь домой к Бернарде и с Божьей помощью попытаюсь сделать еще одного ребенка. И вам советую того же, если материально-техническое обеспечение позволяет. Если же нет, почитайте хорошую книгу, вроде той, что написал наш добрый друг Альбукерке. Завтра посмотрим. Утро вечера мудренее.

Миновало завтра, и послезавтра, и еще несколько месяцев, в течение которых Фермин под разными предлогами ловко избегал меня, так и не потрудившись расшифровать смысл своих намеков по поводу Алисии Грис. Я догадывался, что он расскажет мне все, лишь когда сочтет нужным, дождавшись подходящего момента. А тем временем я взял франки, оставленные Валентиной, и купил билет до Парижа. Наступил 1976 год, и мне исполнилось восемнадцать лет.