Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Скромно.

По ее тону я уже сообразил, что́ сейчас последует.

– Я вот чего не понимаю: почему ты до сих пор не написал свою книгу вместо того, чтобы столько говорить о ней?

В последние годы я задавал себе этот вопрос три тысячи раз.

– Разговоры о книге помогают мне лучше представить ее, подстегивая воображение. Но, главное, я не знаю, как ее написать. И потому придумал план.

Валентина повернулась и с недоумением посмотрела на меня:

– По-моему, свой план ты изложил довольно подробно.

– Это была цель. План заключается в ином.

– В чем же?

– В том, чтобы вместо меня книгу написал Хулиан Каракс, – признался я.

Валентина уставилась на меня тем взглядом, который был способен, казалось, проделать вентиляционную шахту в душе.

– Зачем ему это нужно?

– По сути, эта история имеет прямое отношение к нему и его семье.

– Насколько я помню, Каракс живет в Париже.

Я кивнул. Валентина слегка прикрыла веки. Умная и холодная, моя обожаемая Валентина.

– То есть ты намереваешься поехать в Париж, найти Хулиана Каракса, если он жив, и уговорить ради тебя сочинить роман в три тысячи страниц, рассказав историю, которая вроде бы имеет для тебя большое значение.

– Примерно так, – подтвердил я и улыбнулся, приготовившись получить на орехи. Теперь Валентина заявит, что я фантазер, утративший связь с реальностью, или простофиля. Я ожидал каких угодно упреков, но только не того, что она действительно сказала и чего я, по совести, заслуживал.

– Ты трус.

Валентина встала, собрала свои вещи и оделась у окна. Потом, избегая смотреть в мою сторону, принялась разглядывать тянувшиеся до горизонта крыши Энсанче, мокрые от дождя.

– Я хотела бы остаться одна, – проронила она.

Через пять дней я вновь поднялся по лестнице в мансарду Валентины и увидел открытую дверь. Комната была пуста, а на стуле у окна лежал адресованный мне конверт. Я открыл его. В конверте обнаружил двадцать тысяч франков и записку:

Bon voyage et bon chance [83] Счастливого пути и удачи ( фр .). .

Как только я вышел на улицу, начался дождь.

Через три недели, когда мы пригласили читателей и завсегдатаев магазина, чтобы отпраздновать выход в свет первого романа профессора Альбукерке, доброго друга «Семпере и сыновья», произошло знаменательное событие. Его многие ждали давно и с нетерпением, и оно было призвано изменить будущее страны или дать ей шанс в настоящем.

Почти перед закрытием магазина прибежал возбужденный дон Федерико, местный часовщик, притащив с собой некий агрегат, оказавшийся портативным телевизором, купленным им в Андорре. Поставив аппарат на прилавок, Федерико обвел нас торжествующим взглядом.

– Быстрее! – воскликнул он. – Мне нужен шнур.

– Вам и всем остальным в этой стране, поскольку без электричества далеко не уедешь, – пошутил Фермин.

Но выражение лица часовщика ясно давало понять, что он не настроен слушать всякий вздор. Профессор Альбукерке, уже сообразивший, в чем дело, помог ему подключить телевизор, и Федерико принялся настраивать его. Вспыхнул серый экран. Потрескивая, он осветил мерцающим ореолом весь магазин.

Из подсобного помещения высунулся мой дед, встревоженный суетой, и вопросительно посмотрел на нас. Фермин пожал плечами.

– Зовите всех! – распорядился дон Федерико.

Пока он регулировал антенну, пытаясь поймать волну, мы собирались перед экраном телевизора, как на торжественную литургию. Фермин с профессором Альбукерке начали расставлять стулья. Вскоре мои родители, дед, Фермин, дон Анаклето (возвращаясь с вечерней прогулки, он заметил мигающий свет и, решив, что мы пали жертвами стиля йе-йе, заглянул полюбопытствовать), Фернандито с Софией, Мерседитас и клиенты, собравшиеся, чтобы поздравить профессора Альбукерке, расселись в импровизированном кинозале в ожидании неизвестно чего.

– У меня еще есть время, чтобы пописать и купить воздушной кукурузы? – поинтересовался Фермин.

– Я бы на вашем месте потерпел, – строго одернул его профессор Альбукерке. – Сдается мне, что произойдет нечто весьма важное.

Вскоре дон Федерико наладил антенну, статичное окошко помех пропало, сменившись мрачноватой бархатистой роскошью черно-белого изображения, какое транслировала в те дни компания «Телевисьон Эспаньола». На экране появилось заплаканное, искаженное горем лицо политика, в облике которого сочетались черты окружного прокурора и супермыши Майти-Мауса. Дон Федерико прибавил громкость.