Матти Фридман - Кодекс Алеппо

В машине во время долгого пути домой Рамо закрыл глаза, откинулся на сиденье и думал о завещанной отцом ужасной тайне. Знай он, что в сейфе его подстерегает грозное чудовище, он и то не испытывал бы такого страха. А ведь этот груз страшной тайны ему предстоит тащить на себе еще целых три года… Теперь ему было ясно, что именно ощущение греха мучило Мишеля с того самого дня, как он, прихватив эту святыню, покинул город. Что это за предмет, Мишель открыть не захотел. Сказал только, что он священен и обладает огромной ценностью – за него можно выручить миллионы. Но продавать его нельзя, разве что в безвыходном положении. Он его не украл, сказал Мишель, он его спас. Но все эти годы его мучает совесть, из-за этого сокровища померк для него свет жизни.

Когда я его расспрашивал, Шамош высказал уверенность, что именно алеппские евреи присвоили большинство пропавших листов: «Манускрипт переходил от одного торговца к другому, а какой торговец, получив в руки такое сокровище, не отщипнет себе хоть кусочек?»

Осенью 1957 года, после десятилетнего пребывания в тайнике, «Корона» по приказу главных раввинов была передана Мураду Фахаму, собиравшемуся покинуть Сирию. Фахам упаковал ее вместе с собственными пожитками и провез через турецкую границу.

Фахам приехал в пограничный город Александретту примерно в сентябре 1957 года. Израильские агенты, переправлявшие иммигрантов через Турцию, знали, кто такой Фахам и что он везет. Фахам оставался в Турции до середины декабря, после чего отплыл в Израиль.

Когда Фахам прибыл в Александретту, он связался с местным лавочником и резником, который занимался организацией отправки в Израиль сирийских евреев. Я уже называл здесь его вымышленное имя – Исаак Сило. Сило, как указано в архивных материалах Еврейского агентства, был ключевой фигурой, контролирующей важный маршрут; ему были доверены секретные сведения, касающиеся личности тайных перевозчиков, и большие суммы денег, часть которых шла на подкуп пограничников и таможенников. В то время это был человек средних лет, умер Сило в семидесятые годы.

В ходе своих поисков я научился примечать не только то, что сказано главными персонажами этой истории, но и то, что ими не сказано; иногда второе оказывалось важнее. Странное молчание по поводу пропавших частей «Короны», которое, как я заметил, характерно для писем и протоколов того времени, вроде бы соблюдалось не только выходцами из Алеппо, но и израильтянами. Это молчание началось с момента прибытия Фахама в Израиль, когда он дважды отчитывался перед президентом Бен-Цви, а также написал о манускрипте письмо главе Отдела Алии Шрагаю. Нигде не было ни единого упоминания о том, что израильтяне задавали вопросы по поводу недостающих листов или сам Фахам вызвался что-то об этом сказать. Во время суда в Иерусалиме свидетели повторяли историю про то, как «Корона» попала к Фахаму и как была перевезена в Израиль. Но ни Фахам, ни кто-либо другой из участников процесса словом не обмолвились о том, что самая знаменитая еврейская Библия почему-то оказалась в Израиле без самой существенной своей части. Можно допустить, что молчание в архивах пятидесятилетней давности не отражает молчания тех лет – наверняка об этом говорили, но письменных свидетельств не осталось, а если записи и существовали, их впоследствии уничтожили или спрятали.

Наряду с тем, что не было сказано или зафиксировано, наблюдатель заметит и то, чего не было сделано. Человека, знавшего о том, что «Корона» была благополучно вынесена из синагоги целиком, то есть, в сущности, от погрома не постарадала, а именно синагогального смотрителя Ашера Багдади, не допросили ни разу, даже много лет спустя, когда президент Израиля с энтузиазмом искал пропавшие листы. А ведь Багдади жил рядом, в Тель-Авиве.

Это молчание в первые месяцы пребывания «Короны» в Израиле не может не удивлять. Вторая странность – необычное поведение Шломо-Залмана Шрагая, главы Отдела Алии. По официальной версии, Шрагай получил «Корону» 23 января 1958 года и на следующий же день отнес ее президенту. Позже оба они единодушно сошлись на этой исправленной дате, и она зафиксирована в книге, выпущенной Институтом Бен-Цви. Однако если тот факт, что «Кодекс» был передан президенту Бен-Цви 24 января, можно считать достоверным, то к Шрагаю он попал не за день до этого, а 6 января, на семнадцать дней раньше, что согласуется с его собственным свидетельством в суде.