Матти Фридман - Кодекс Алеппо

Первая станция – Алеппо.

« Лау кан эль-калам мин фида, ас-скоот мин дахаб » – гласит старая поговорка, которую любили повторять алеппские евреи. «Если слова – серебро, то молчание – золото».

Иерусалимский букинист, уроженец Алеппо, говорил о «заговоре молчания» алеппской общины по поводу «Короны». Молчание началось с погрома и длилось до поздних пятидесятых и иерусалимского суда, в протоколах которого нет упоминания о каком-либо представителе алеппской общины или о ком-то другом, кто бы сказал, что около 40 % листов «Короны», в том числе наиболее важных, больше не существует. Молчание алеппских раввинов, участвовавших в сохранении книги и тайном ее вывозе из Сирии, было нарушено лишь однажды, когда раввин из Буэнос-Айреса через сорок лет после погрома и незадолго до собственной смерти заговорил перед камерой Рафи Саттона.

По рассказам о «Короне», относящимся к периоду, когда она после погрома еще находилась в Алеппо, видно, что ее состояние описывается весьма противоречиво. Раввин из Буэнос-Айреса, наиболее авторитетный религиозный деятель из алеппской общины, в интервью 1989 года сказал, что в 1952 году, когда он увидел хранившуюся у семейства Коэнов «Корону», почти все ее листы были на месте. Однако Эдмонд Коэн говорил другое. Коэн, похоже, был человеком, который нес главную ответственность за «Корону», когда она находилась под присмотром его семьи. Его дядя Ибрагим Эффенди Коэн, официальный ее хранитель, был уже стариком, и именно Эдмонд вынул «Корону» из тайника и передал покидавшему Сирию Фахаму. Когда в 1989 году Рафи Саттон взял у него интервью и записал на камеру, Коэн сказал, что не помнит, чего не хватало, что только часть Торы отсутствовала. Фраза «не помню», как заметил Саттон, повторилась в коротком интервью не меньше восьми раз.

В кратком биогафическом очерке о Коэне, появившемся в 1994 году в одной из ультраортодоксальных израильских газет, я нашел другую информацию. Согласно этому очерку, написанному по следам беседы с Коэном, в манускрипте после погрома не хватало листов с начала и до фразы «Когда будешь делать исчисление…» в книге Исход [40]. Это резко расходится со всеми другими свидетельствами, ибо означает, что в начале манускрипта не хватало полутора книг Пятикнижия, возможно нескольких десятков листов, куда больше, чем упоминали другие свидетели, однако гораздо меньше двухсот листов, которых не досчитались в 1958 году. Еще одно свидетельство поступило от Моше Коэна, сына Эдмонда Коэна, сказавшего мне, что, как он понял из слов отца, все листы, которых не хватает сегодня, отсутствовали с самого начала – с погрома. Иными словами, хотя раввин из Буэнос-Айреса ясно сказал, что видел у Коэнов почти целую «Корону», Эдмонд Коэн заявлял, что это не так.

В своем отчете начала 90-х, подытоживающем расследования о «Короне», Рафи Саттон перечислил жителей Алеппо, имевших в те годы доступ к манускрипту: Ибрагим Эффенди Коэн, раввины Тавил и Заафрани, торговец-христианин, который хранил ее сразу после погрома, и сам Эдмонд Коэн. «Вопрос в том, – писал Саттон, – можно ли указать на одного из них как на человека, который присвоил себе или помог кому-то присвоить части “Короны”? Ответ: категорически нет. Мы не можем подозревать кого-то из них, потому что перед смертью они в этом не признались. Однако, – продолжает он, и тут видно, как работает голова детектива, – мы обязаны помнить, что из пяти упомянутых нами людей, только Эдмонд Коэн еще жив (да продлит Господь его годы!), и, просматривая интервью с ним, мы видим, что, рассказывая про “Корону”, он не до конца открыт и откровенен».

Сотрудник Моссада высказывался с осторожностью, но мысль его понятна. Эдмонд Коэн наверняка знал, был ли манускрипт полным, когда он его хранил, или в нем уже не хватало больших кусков. То есть он знал, исчезли ли листы перед тем, как он получил манускрипт, или после того, как он передал его торговцу сырами, а может быть и в то время, когда он сам его хранил. В любом случае он наверняка знал больше, чем сообщил во время интервью. Позже в своем отчете Саттон снова вернулся к Коэну.

Учитывая сделанные выводы, следует склонить Эдмонда Коэна к еще одной беседе, попытаться прояснить эти вопросы. Если он не согласится говорить перед камерой, мы должны записать беседу на диктофон. Ибо господин Коэн становится ключевой фигурой всей этой истории.

Однако Саттону не удалось вторично проинтервьюировать Коэна, пока тот был жив.

Любой, кто изучал разношерстные свидетельства о периоде после погрома, когда «Корона» находилась еще в Алеппо, но уже не в синагоге, не может не заметить различий в описаниях книги, полученных от одних прятавших ее людей, и нежелания говорить о ней со стороны других. Если алеппские евреи действительно пребывали в уверенности, что отослали в Израиль почти полный манускрипт, то естественно было предположить, что они заявят об этом публично. Но они этого не сделали, и их молчание объяснялось предположением, что в воровстве замешан кто-то из своих. Если это так, то вымышленный рассказ про судьбу «Короны» в романе Амнона Шамоша «Мишель Эзра Сафра и сыновья» – саге об алеппской семье – может быть не так уж далек от истины. В книге умирающий патриарх выдуманного алеппского клана оставляет своему первенцу таинственный сейф, который тот имеет право открыть только через три года, а пока сын знает лишь то, что в сейфе хранится некое сокровище, связанное с «ужасной тайной».