Матти Фридман - Кодекс Алеппо

Уничтожение общины шло полным ходом, хотя для этого и потребовалось некоторое время. Теперь уже евреи, а не их враги стали подобны соломе перед ветром, пока не осталось ни одного. Тем не менее утрата самого священного достояния общины оказалась хитроумной инсценировкой.

Сирийские власти знали про «Кодекс», знали, какова его ценность, и, возможно, видели в этом манускрипте некий артефакт, являющийся частью истории страны. Их агенты уже расспрашивали одного из раввинов о «Короне». Богатый врач-армянин, живший в Алеппо, вероятно собиратель рукописей, также связался с этим раввином и попытался разузнать у него, как можно приобрести эту книгу. «Корона» была в опасности, и, чтобы запутать следы, еврейские старейшины распустили слух, что манускрипт уничтожен.

А дальше началась почти комичная неразбериха. Если бы все бесчисленные истории алеппских евреев о тайных похитителях «Короны» были правдивы, то нашлось бы не меньше дюжины людей, каждый из которых самолично унес с собой эту книгу.

В одном из рассказов раввин, позже эмигрировавший в Мехико, проник в главную синагогу сразу после погрома – так, по крайней мере, он много лет спустя рассказал одному писателю в своем новом доме. Он якобы обнаружил обгоревшую «Корону», подобрал ее и спрятал в развалинах, где манускрипт впоследствии и обнаружили.

Другая история изложена в книге алеппского еврея, проживающего в Бруклине: «Корону» во время погрома украл не кто иной, как один из министров сирийского правительства; украл и удрал с ней в Ливан. По возвращении он был схвачен сирийскими властями и вздернут на виселицу, а книгу вернули евреям.

Еще один рассказ принадлежит Мураду Фахаму, торговцу сырами, который узнал о голосовании в ООН по пути на базар. Он вскоре вновь предстанет пред нами как один из главных героев этой истории.

После погрома, рассказал Фахам много позже в своих записанных на диктофон воспоминаниях, он закутался в шерстяной арабский плащ и вышел на улицу. Начинался рассвет. Направляясь к главной синагоге, он прошел мимо обгоревших развалин еврейских лавок и, войдя в ворота, увидел, что огонь закоптил стены и расплавил металлические ножки скамеек. Он нашел железный сундук, который хранился в Пещере пророка Илии. Внутри лежала «Корона», которая все еще была объята пламенем, но странным образом не сгорела – тут, видимо, присутствует некий магический элемент, навеянный, возможно, историей о горящем, но не сгорающем терновом кусте из Книги Исхода. «Я взял в руки этот огненный шар и завернул в свой плащ», – рассказывает Фахам. Плащ был «как у бедуина, толстый и сотканный из шерсти, и я огня не почувствовал». Подошли несколько арабов, но они приняли Фахама за своего, поприветствовали его без особого интереса и продолжили грабить синагогу, срывая серебряные украшения со свитков Торы.

Фахам отправился к дому смотрителя, Ашера Багдади, но тот был так напуган, что дверь не открыл.

– Не бойся! – крикнул ему Фахам.

– В синагогу я не пойду! – ответил Багдади.

– И не ходи, просто открой дверь, мне нужно с тобой поговорить, – настаивал Фахам. Когда в конце концов смотритель открыл, Фахам протянул ему сверток и рассказал, что в нем находится.

– Домой я это нести не хочу, – сказал он. – Оставь у себя, а завтра передай кому-нибудь из старейшин.

Этот рассказ, самый драматический и подробный из всех, я привел слово в слово в своей первой статье о «Короне». Он и сейчас остается моим любимым. Но, как и все прочие, это выдумка [7].

Еще один вариант я услышал от раввина, которого встретил через шестьдесят лет после тех событий. Сгорбленный и слабый, прихлебывая чай, он читал Талмуд в синагоге на окраине Тель-Авива. Со мной был Эзра Кассин, бывший следователь военной полиции, а в то время детектив-любитель; он предупредил меня, что раввин перенес несколько инсультов и, возможно, утратил ясность ума. Эзра представился внуком жителя Алеппо, которого тоже звали Эзра Кассин. Раввин что-то пробормотал в ответ, и я знаком предложил Эзре уйти – мол, старик явно не в себе. Но Эзра не обратил внимания на мои жесты. Раввин прошамкал еще что-то неразборчивое, а потом сказал:

– Твой дед был портным в Алеппо. – Эзра кивнул. – Простой и честный человек был твой дед, – продолжал раввин. – Таких больше нет.

Потом он стал говорить, да так, будто только нас и ждал. Его зрячий глаз уставился на меня, и мне казалось, что другой глаз старика, слепой, затянутый белесой пленкой, устремлен назад, в прошлое.