Виктор Устьянцев - Премьера

Разговор с Самочадиной получился у Подбельского неожиданно короткий и легкий.

— Знаешь, Греточка, я очень сожалею, но Степан Александрович приказал вернуть тебе прежний текст. Дословно, до последней запятой. Я-то хотел сделать для тебя лучше…

— Я так и поняла, — усмехнулась Самочадина.

— Но, как видишь… — Семен огорченно пожал плечами и развел руки.

— Да уж вижу. Ну что же, мне даже легче, не надо учить новый текст. — Генриэтта беспечно зашагала прочь.

«Кажется, пронесло». — Подбельский облегченно вздохнул и тоже собрался уходить, но, вспомнив усмешку Генриэтты, насторожился: «Не дай бог, если она о чем-то догадывается, от нее можно ожидать все что угодно». Но на очередной репетиции Самочадина дословно восстановила текст своей роли и провела ее вполне сносно. И вообще весь спектакль складывался неплохо, две недели работы Заворонского с актерами дали вполне ощутимые результаты, а Владимирцев и Грибанова были просто великолепны. Даже Глушков, опять присутствовавший на репетиции, кажется, остался доволен.

«А ведь спектакль и впрямь получается и наверняка привлечет внимание. Теперь надо позаботиться, чтобы и меня лично критики не обошли этим вниманием». Подбельский знал многих театральных критиков и некоторых из них откровенно побаивался. Но на первом этапе их нетрудно было исключить. Солидные критики очень уж привязчивы, они, как правило, сотрудничают в одном каком-нибудь толстом журнале и не торопятся со своими рецензиями, давая спектаклю обкататься, а своему мнению устояться. А вот газеты стараются обогнать друг друга, и рецензии там пишут или сотрудники этих газет, или те из критиков, которые поставляют свои отзывы «оперативно», и потому они чаще всего бывают весьма поверхностными. Однако пусть в разной степени, но влияют на мнение «академических» критиков, не говоря уже о зрителях. Поэтому Подбельский постарался пригласить на премьеру как можно больше газетчиков и через завлита и знакомых как-то заранее настроить их на самое благожелательное отношение.

Ну, а о рекламе позаботился Марк Давыдович. Он отпечатал такие афиши, что даже репродукции с картин лучших художников редко попадаются в таком полиграфическом исполнении. Кроме того, спектакль широко анонсировался во всех театрально-рекламных изданиях, и уже за месяц до премьеры все билеты были проданы и спекулянты потихоньку наживались на них за углами театральных касс. Марку Давыдовичу удалось даже договориться со студией документальных фильмов о том, что будет отснят небольшой сюжет для «Хроники культурной жизни», а Олег Пальчиков обещал пробить его в телевизионной программе «Время».

И вот наступил день премьеры.

Владимирцев, зная, как важно перед премьерой хорошо выспаться, накануне принял две таблетки снотворного и уснул сразу. И утром он не слышал, как ушла Марина, но его разбудил шум в коридоре: вернулась ночная смена пекарей. Шум скоро переместился в кухню, Виктор опять было задремал, но тут комендантша Дуся начала распекать Настю за плохую уборку. «Сколько раз собирался обить дверь дерматином, а так и не удосужился, — упрекнул себя Виктор, набрасывая на голову сверху Маринину подушку. — Ладно, после премьеры займусь».

Но, вспомнив о том, что сегодня премьера, он встревожился и окончательно проснулся.

Ночная смена уже перебралась из кухни в коридор и шлепала по столу засаленными картами — на новые так и не скинулись.

Привычность обстановки несколько успокоила Виктора, но едва он вернулся в комнату, как им снова овладели тревога и предчувствие беды. «Неужто провалюсь?» От этой мысли почему-то начинало подташнивать.

«Надо взять себя в руки, успокоиться, иначе обязательно что-нибудь перепутаю или забуду текст. Может, прогуляться?»

Наскоро выпив чашку кофе, он вышел на улицу и, миновав Бородинский мост, направился к Киевскому вокзалу. Многим для успокоения необходимо уединение, а Виктор скорее успокаивался на людях, в толпе, невольно прислушиваясь к разговорам, наблюдая за собеседниками. Вокзальная суета вызывала особенно много ассоциаций, вопросов и размышлений.

Потолкавшись на вокзале, Владимирцев окончательно успокоился и пешком отправился в театр, теперь уже наблюдая улицу и стараясь не думать о предстоящей премьере. Пока это ему удавалось, и он шел неторопливо и праздно. Но вот, ожидая на перекрестке зеленого света, он заметил в потоке машин оранжевые «Жигули» Семена Подбельского, его сосредоточенное лицо и вновь ощутил тревогу.