Виктор Устьянцев: Крутая волна

Должно быть, деревню назвали Шумовкой именно потому, что населял ее народ и в самом деле шумный, драчливый и безалаберный. Не было за последние годы ни одного праздника, чтобы кого‑нибудь не изувечили, а то и вовсе не убили в пьяной драке, когда улица на улицу шла с кольями и оглоблями. Как завелся такой обычай, никто точно не знал, но старики сказывали, что Шумовку много лет назад основали переселенцы из казаков будто самого Стеньки Разина, а у них, мол, в крови заложены и неистребимо живут буйство и непокорность.

Однако пастух Ефим, самый древний в деревне житель, опровергал и это предположение:

— Боле ранешны люди сказывали, будто мы сюда при царе Лексее стронулись, и покуль в друга места перебираться не следоват. Разве што шибко хороший царь объявится, знак даст. Потому как в других‑то местах нет такой воли, как в тутошных: живем в лесу, молимса колесу.

Из всех окрестных деревень Шумовка самая» неуютная. Расположена она на большом угоре, как чирей выпирающем из окружающих его с трех сторон березовых колков. С четвертой стороны угор обнимает река Миасс, за ней над желтым яром с черными дырами стрижиных гнезд пламенеет краснолесье. По скатам угора карабкаются вверх низкорослые избенки, крытые дерном, а то и соломой. Только на самой вершине, точно мухомор среди опят, возвышается над облепившими его, порыжевшими от времени избами краснокирпичный, крытый жестью дом мельника Петра Евдокимовича Шумова.

К началу двадцатого столетия из шестидесяти двух дворов сорок восемь населяли Шумовы. Большинство из них оказывались дальними и ближними родственниками, но были и просто однофамильцы. Приезжему трудно найти здесь нужного человека. Спросит, скажем, Ивана Васильевича Шумова, назовут сразу нескольких Иванов Васильевичей Шумовых — попробуй догадайся, который из них тебе нужен. А спроси, где Иван, сын Василия Редьки, сразу укажут. У самого Ивана клички пока нет, зато отца его зовут Редькой. И не только потому, что голова у него конусом, а острая, клинышком, бородка усиливает сходство с редькой. Кличка так основательно прилипла к Василию еще и потому, что мужик он едкий, неуживчивый.

Помимо скандального характера обитателей слава Шумовки, как на трех китах, держалась еще на трех именах: дьякона Серафима, мельника Петра Евдокимовича и кузнеца Егора.

На пять деревень была всего одна церквушка, срубленная на паях и потому сочетавшая в себе множество архитектурных стилей и горячую фантазию местных плотников — умельцев. Поставили ее тоже как‑то по — чудному: не на самом высоком месте, а в логу, между Шумовкой и Петуховкой, над ключом, который славился студеной и чистой водой. Из обеих деревень была видна только зеленая маковка церкви.

На боках лога росли какие‑то особенные травы — густые и мягкие, как бархат. И цвет у них был особенный, тоже бархатный — с отливом. Ранней весной лог выжигали — пускали палы. Может, оттого и травы получались такие мягкие, ласковые. По праздникам, выйдя из церкви, люди тут же кучками рассыпались по обоим скатам лога, развязывали узелки и раскладывали прямо на траве припасы. А через час — полтора начинались игры и хороводы. Кончалось все это обычно дракой, которую затевали те же шумовские. Им же больше всех и доставалось, потому что четыре другие деревни лупили шумовских сообща. И самое странное заключалось в том, что во главе этих объединенных сил выступал именно Серафим, хотя сам он был шумовский.

К тому времени, когда начиналась драка, Серафим успевал обойти почти всех прихожан. Пьянеть он вроде бы не пьянел, только глаза наливались кровью да в голосе прибавлялось не то серебра, не то меди. Музыкальный слух у Серафима отсутствовал начисто, врал он во время службы совершенно безбожно, но голос был настолько сильным, что, когда он ревел во всю мощь, в церкви гасли свечи.

В драке Серафим был так же незаменим, как на службе и свадьбах. Того, кто попадал ему под руку, потом долго приходилось отмачивать в ключе. Неизвестно, верил ли сам Серафим в бога, но по пьяному делу вспоминал его и его матерь в выражениях, далеких от церковного писания.

Мельник Петр Евдокимович Шумов был, напротив, человек смирный, богобоязненный, соблюдал все посты, табак не курил и к спиртному прикладывался только по большим праздникам. Вот уже много лет он состоял церковным старостой и не раз намекал отцу Никодиму, что пора бы прогнать Серафима за пьянство и богохульство. Но отец Никодим упорствовал не столько потому, что хотел защитить Серафима, сколько потому, что не хотел уступать старосте. И без того мужики боялись мельника больше, чем самого господа бога и его наместников на земле. Все пять деревень были в долгу у Петра Евдокимовича Шумова. При нужде он давал мужикам и зерно, и муку, и хлеб, иногда даже ссуду деньгами под проценты.