Франтишек Ставинога - Солнечный день

Элишка играла хорошо, но для меня тяжеловато. На первый раз я дал ей выиграть несколько сетов. Она заметила это и сказала по-английски в своей бесстрастной манере:

— Даже самый лучший теннисист не всегда выигрывает.

Она любила говорить по-английски или по крайней мере пересыпать речь английскими выражениями. В ее устах это никогда не звучало снобистски.

— Please, прошу, — ответил я косноязычно с бонвиванским поклоном, потому что ничего лучшего мне в голову не пришло.

Под язвительное перешептывание остальных дам и враждебные, неприязненные взгляды присутствующих мужчин я попросил разрешения проводить ее.

Эта инициатива стоила мне пятнадцати лет бездонного счастья и бездонного отчаяния. Пятнадцати лет супружеской жизни с Элишкой.

Она спокойно расторгла помолвку с сыном владельца лесопильни Бублика и предложила мне, опьяненному счастьем, вступить с ней в брак. Элишка крепко держала в руках и своих родителей тоже. Они никогда не выказывали явного недовольства ее замужеством с небогатым учителем. Я не слышал от них кривого слова. Они просто-напросто весьма учтиво меня игнорировали.

В свадебное путешествие мы отправились в Карловы Вары. Стоял октябрь, и ветер трепал унылые лоскуты тумана на холмах вокруг курорта. В парках одиноко мокли пустые скамейки. Мы прогуливались по безлюдному променаду с псевдогреческой колоннадой и вкушали в первоклассных ресторациях яства, каких я никогда ни до того, ни позже не едал.

А по ночам мы любили друг друга.

Я задыхался от страсти к ней и боялся проявить это слишком явно. Элишка не выносила показных проявлений чувств. Она предпочитала англосакскую сдержанность и невозмутимость.

Обнаженная, сверкая своей молочно-белой теплой кожей, она являлась ко мне по ночам, словно сойдя с полотен Рубенса.

Она любила Шекспира, этого непревзойденного интерпретатора человеческих страстей, знала наизусть целые пассажи из его произведений, и, несмотря на это, все живые чувства и ощущения словно бы проплывали мимо, совсем не трогая ее. Я бдел по ночам рядом с ее пылающим телом и не помню других мгновений в нашей жизни с ней, когда она была бы мне ближе.

По сей день для меня остается загадкой, почему Элишка отдала предпочтение мне, незначительному учителишке, перед множеством лучших партий. Нет, не похоже, чтобы она мечтала о высоких чувствах или о чем-то подобном. Позднее я обнаружил, что ее отношение ко мне определить словами невозможно. Она не стремилась к роскоши, и бедность ее не огорчала. Элишка равнодушно позволила своим родителям обставить нашу квартиру со всеми доступными удобствами, переложив на меня и пани Пшеворову заботы по хозяйству.

После свадьбы по желанию Элишки мы переехали в домик, доставшийся мне после отца.

Поначалу я стремился улучшить свое материальное положение. Но моя неспособность к этому и Элишкино безразличие к моим заработкам и общественному положению способствовали тому, что позднее я отказался от предложенного мне места директора городского училища. Я никогда не был хорошим педагогом в общепринятом смысле этого слова. Мне необходима была власть, твердая рука — то ли родителей, то ли директора. Против детской жестокости я был безоружен.

С замужеством образ жизни Элишки почти не изменился. Она продолжала ослеплять своих поклонников на теннисном корте. Вечера проводила в доме родителей, куда я, можно сказать, почти не имел доступа.

Я нетерпеливо ожидал ее, сидя над омерзительными тетрадями своих деревенских подопечных, а она возвращалась спокойная, без тени волнения и принимала меня в своей комнате.

Время текло размеренно, я был рядом с ней. Пока на свет не появился Либор.

Часам к десяти кудрявые барашки на небе сменились сплошным маревом. Хотя я уже десятилетия наблюдаю небо, от меня всегда ускользает момент, когда резкий и для в моего возраста даже неприятный зной начинает отступать, побежденный надвигающейся грозой.

Четко очерченные тучи неустанно меняют форму. В них бушует страшная внутренняя сила, тем более грозная, что взрыва так и не происходит.

Тучи разметал налетевший ветер, они мчатся за горизонт, и в конце концов от них остаются лишь раскиданные там и сям невинные клочки облаков.

Незнакомка пошевелилась на своем омываемом водой ложе и села. Ветер, не согретый солнцем, стал холодным. Незнакомка поднялась и уверенным шагом двинулась по верхнему скользкому краю плотины на другой берег. Она исчезла в зарослях вербняка, но я знал, что она вернется. Она любит солнечные дни, пожалуй, не меньше, чем я. Я знал, что надвинувшиеся было тучи не заставят ее уйти. Домой, если у нее есть дом. К мужчине, если у нее есть мужчина. Или к семье. Когда я хочу помучить себя (а делаю я это с наслаждением), то представляю себе, что мужчина у нее есть. Муж. Двухметровый, атлетического сложения, с могучей грудью и сильными ногами, лет пятидесяти. У него добродушное интеллигентное лицо сенбернара. Он любит ее надежной, слегка ироничной любовью. Иногда бывает грубоват, но, компенсируя это, носит ей конфеты.