Поворачивалась, проминая коленкой зыбкий матрас и дергая рукой по тонкой нейлоновой стенке палатки, вздыхала и замирала, ровно дыша и рассматривая, как по верхушкам сосен ползет маленькая черная тень на черной тугой нитке. Это мы там, понимала она во сне, летим черепахой, ползем по канату вверх, туда, где Дима варит замечательный плов.
Крис лежала, отвернувшись к другой палаточной стенке, и тоже смотрела сон, но он у нее был без всякой гастрономии. Ей снились стихи, те, что писала, когда упала в любовь, такую мощную, что падение в ней всегда было полетом, и чтоб не разорваться, разлетаясь на всю вселенную мелкими брызгами, приходилось писать, такое — очень странное, для нее самой. Во сне стихи читали сами себя, а Крис стояла на берегу, слушая их за спиной и волны перед глазами, рядом с ней стоял странный Ласточка — ветер трепал седые пряди из-под опущенных полей старой шляпы. И было ей во сне хорошо и покойно, не нужно ничего говорить, потому что она понимала, мерно произносимые слова услышаны, поняты и приняты в сердце. Иногда плавно удивлялась тому, что читаются стихи для этого — с виду совсем сумасшедшего дядьки в грязном плаще на голое тело, но удивление сходило на нет, мирясь с реальностью сна, ведь это сон, в нем так и должно быть, думала Крис. И дальше снова была во сне, а не смотрела его.
Утром, совсем ранним, она проснулась, открывая глаза на бледную голубизну, и увидела тени листьев, муху, ползущую снаружи, карман, пришитый к палаточной стенке. Утренний сумрак путал увиденное, будто заволакивал тонким туманом, и Крис казалось, что это сам сон, не его события, а ткань сна, которая, как ночная темнота, еще не ушла, а просто перемешивается со светом, светлея сама.
Она села, откидывая покрывало, поправила волосы и осторожно, становясь на четвереньки, вылезла из палатки мимо спящей Шанельки. Выпрямилась, подтягивая тонкие спортивные брючки. И, поворачиваясь в чуть разбеленной рассветом утренней темноте, замерла.
На вершине соседней невысокой горы, отделенной от их становища лощиной, полной густого тумана, распахнулась призрачно-белая чаша огромной круглой антенны. Мелкие точки огней очерчивали гигантскую вогнутую окружность, такую большую, что казалось, она все еще раскрывается, в полной утренней тишине. Массивное основание уходило в густой кустарник и темноту, и чаша лениво плыла над клубами утреннего тумана, вот сейчас снимется со склона и улетит, играя в летающую тарелку.
Темно, подумала Крис, жалея, что фотокамера не снимет увиденного, ну как жалко, темно. Но если бы светло, то разве была бы такая сказка? Нужно срочно разбудить Шанельку, пусть тоже увидит.
— Есть хочу, — сказала мрачная Шанелька первые утренние слова, садясь и закидывая на спину длинные волосы, — ужас какой, мне всю ночь снилась всякая жратва. Ты чего ни свет ни заря?
— Вылезай. У меня вон чо есть.
Шанелька тут же замолчала и послушно полезла наружу, снедаемая любопытством.
Так они и встретили утро, стоя рядом с палаткой, а тарелка парила, тихо светя маленькими, почти новогодними огнями. Шанелька, зевая, нагибалась к мокрому от росы капоту, на котором выстроила сложное сооружение из трех книжек, косметички Крис и сложенных домиком старых автомобильных карт. Сверху криво, но неподвижно стоял фотоаппарат, послушно пищал, отсчитывая таймером секунды. Нажимая на спуск, Шанелька выпрямлялась, чтоб успеть и самой насмотреться. Ведь в кадр попадала тарелка, ее огни, и даже немного неба и темных деревьев, но глаза видели еще и россыпь бледнеющих звезд, лунный серп с острыми кончиками, бесконечные волны мохнатых крон, серый шелк морской воды. Видели себя, то есть Крис видела лохматую Шанельку, сонную, но с блестящими глазами, в тонкой рубашке и широких шальварах со шнурком на голом животе. А та видела ее — в стильных эластановых брючках и белой футболке с художественно обрезанными рукавчиками. С королевской улыбкой, которой Крис дарила подруге утро, совершенно сказочное, космически-фантастическое и одновременно такое земное, теплое, с морем и дивно пахнущим утренним воздухом.
Солнце сделало белый цвет чаши ослепительным, одновременно показывая разводы и потертости на толстой антенновой ноге. Включило жару, прибавило громкости звукам, и снизу закричали далекие люди, заиграла далекая музыка, а сверху, с трассы, вовсю шумели машины.
— Теперь можно и пожрать, — Крис складывала вещи, Шанелька ходила следом, натыкаясь и глядя на отснятые кадры. Закивала, вспоминая голодный сон.
Читать дальше