Елена Блонди - Крис и Шанелька [СИ]

— Следи за своим пеликаном, — Крис ехала медленно, почти шагом, осторожно поворачивая вслед за непрерывными поворотами дороги, что становилась все уже, — а то сорвет ветками. Да куда мы едем-то? Какая-то глухомань, как в том анекдоте.

Через двадцать минут черепашьего хода дорога еще раз вильнула и, скрипнув тормозами, машина почти уперлась капотом в разболтанный полосатый шлагбаум, за которым, освещенный редкими фонарями и лампами, возник огромный палаточный лагерь и сбоку блестели крышами автомобили, согнанные на стоянку.

Над провисшими палатками стоял сонный гомон, звон посуды, гитарные переборы. Кричали дети, на них покрикивали родители, где-то заунывно лаяла на одной ноте собака. Все тут было вперемешку — костры, чайники, темные фигуры, веревки с бельем, острые и круглые навесы палаток, стенки деревянных старых домиков далеко за площадкой.

— О боже! — простонала Крис, оглядывая временный вавилон, — нет, ты прикинь, что тут с туалетами! Туда небось, очереди, к утру на очко усядешься. Представляю, что там внутри. Брр.

— Влипли, — согласилась Шанелька, которая от размеров лагеря и его заполненности даже проснулась, ну почти. И стало ей совсем неуютно, будто спустился с гор ледяной ветер, задул, пробирая до ребер. А как хорошо было у Вовы Великолепного, вспомнила с тоской, балкончик, белые простыни, и все только их, ничье больше.

— Вову бы сюда, — возмечтала в унисон ее мыслям Крис, — с его «Дельфином». Ну что делать, пойду искать дирекцию, надо же чтоб кто-то открыл нам двери в этот, гм, рай-парадиз.

Она вышла и исчезла среди палаток, боком пробираясь мимо детей и белья. А к Шанельке из кустов выскочил лохматый пес, умильно попросил чего-нибудь, на извинения визгливо облаял ее, машину, орла с крыльями, и сел рядом, с истерическим наслаждением скребя лапой за ухом.

Крис вернулась нескоро, когда Шанелька уже, стискивая коленки, раздумывала, как бы пса миновать, вломиться в кусты и там пописать, с таким же наслаждением, как он блох на себе чесал.

Плюхнулась снова на сиденье и сразу же завела машину.

— Ну? — простонала Шанелька, а внутри рокот мотора нехорошо отозвался в мочевом пузыре, — откроют? Когда?

— Фиг вам. Мест у них нету. Вообще. Ни машину. Ни палатку приткнуть. Ни сантиметра. Блин. Черт. Нафиг.

Машина рывками пятилась в такт словам, Крис, закинув локоть на спинку кресла, вертела головой, глядя то в зеркало, то в заднее стекло.

— А ты чего?

— Уссуся я сейчас прямо!

— Дай хоть пару раз поверну. Чтоб из лагеря не видели.

Через два поворота Шанелька, проломилась через густые ветки, мимоходом подумав, что ломать кусты становится для нее привычным занятием. И через пару минут, повеселев, вышла, шлепая на себе комаров.

— Так задом и поедем, — обрадовала ее Крис, — не развернуться тут. Орла проверь. Что-то нам от твоей синей птицы никаких пока удач.

— Зато вагончик не упал.

— Что?

— Я говорю, канат не порвался, и не поронял нас на сосны. Может, как раз из-за орла.

— Не нравится мне твой ночной оптимизм. Похоронный он какой-то.

На полпути они все же развернулись, и, выехав на трассу, нырнули на первый же проселок, без указателей уводящий снова в густые заросли.

— Так, — сказала Крис, — встанем сразу, как с дороги нас не увидят. И все. И спать. А если повяжут, ну и славно, выспимся в кутузке с криками «спасибо, дядя милицанер»!

Так и сделали. Зевая во весь рот, Крис загнала машину в гущу непременного кустарника, рядом обнаружилась крошечная полянка, усыпанная мелкой щебенкой, на ней они поставили палатку, радуясь, что у Шанельки такая же дома Тимкина, и она умеет, с закрытыми глазами помня, куда что совать и пихать. Внутрь закинули два надувных матраса, накачав их круглым ножным насосиком. И упали, не раздеваясь, только порасстегивав надоевшие ремешки, пуговицы и крючки. Снаружи, а казалось, прямо в палатке, не сдерживаемые тонкими шелковыми стенками, шуршали и потрескивали, бегая в траве, какие-то ночные летние некты и некточки, сверху, от звезд, плакала иногда пролетающая птица. И так странно, в полукилометре от дороги — такая полная, такая лесная стояла вокруг палатки тишина, подивилась сквозь сон Шанелька, наверное, это наша птица, ее широкие крылья… это они… конечно же…

Шанельке снился плов в огромном казане, и рядом — Дима Валеев, в бурке и с большой поварешкой. Он грозно хмурил брови, набрасывая в тарелки гору пахучего риса, перемешанного с пряностями и кусочками мяса. И вокруг толкались множество женщин, протягивали руки, ласково улыбались, обещая лицами. Шанелька стояла позади всех, чувствуя, как подвело живот и во рту копится голодная слюна, тоже хмурилась, упрямо решив, не буду просить, вот пусть они все, а я — не буду!