Радослав Михайлов - Властители земли

Они принялись ругаться. Их голоса, заменившие мерный перестук молотов, явственно разносились по долине; с любого из окрестных холмов человек мог слышать их отчетливо, будто в театре, где плотина была сценой, а холмы — огромным, расположенным амфитеатром залом. Но ссорящимся было не до театров. Да и перепалку их слышала только купающаяся парочка, не проявившая к ней особенного внимания. Слушали ее и бай Евстати, и Киро, а когда наслушались, бай Евстати прокашлялся и сказал:

— Хватит, ребята, что было, то было! Теперь говорите, что делать, время-то уходит!

Ссора прекратилась, как по команде.

— Прежде всего надо проверить пропускную башню, — сказал Илиев своим обычным, спокойным тоном. — Потом прощупать шиберную трубу, может, треснула где. Если не треснула, начнем инжектирование каверн: в плотине могли образоваться каверны.

Это была уже целая программа действий. У Сретенко сразу поднялось настроение.

— Киро! — закричал он. — Ну-ка нырни, проверь, нет ли какого повреждения в башне, с нее, я думаю, и начнем.

Илиев объяснил, что и как следует проверять, все столпились у кромки озера с той стороны, где оно было глубже всего, и Киро, как был, в закатанных брюках и до пояса голый, ласточкой нырнул прямо с плотины. Оказывается, он не только камни умел обтесывать, искусник Киро, но и плавал изрядно: в армии научился, задолго до того, как построили водохранилище, в котором и малые дети могли теперь учиться плавать. Он много еще всяких вещей знал, этот парень, необходимых человеку, который постоянно общается с природой и этим общением жив. Киро подплыл к башне, набрал воздуху и нырнул головой вниз; с берега все наблюдали, как он вспарывает воду, точно большая рыба. Потом появился над водой, еще раз набрал воздуху и снова нырнул. Тем временем по приказу инженера шофер на джипе поехал за цементом. Еще не заглох шум удаляющейся машины, а из воды уже вылез посиневший Киро (вода на глубине, как лед!) и, еле переведя дух, объявил, что башня в полной исправности. «Тогда проверим шиберную трубу, — сказал инженер, — нужно в нее влезть и прощупать с одного конца до другого. Довольно неприятное дело, — добавил он, поколебавшись, — но другого ничего не придумаешь. Если труба где-нибудь треснула, то вода именно через трещину уходит».

— Киро, ну-ка лезь прощупай эту трубу! — встрепенулся Сретенко. — Илиев дело говорит, может, и вправду треснула.

Все отправились на противоположную сторону плотины, к отвору шиберной трубы, инженер велел Киро натянуть на себя какую-нибудь одежку, чтобы не пораниться там, внутри; открыли шиберный кран, Киро глубоко вдохнул и полез в трубу, с мокрыми волосами, в мокрых брюках, в рубашке с закатанными до локтей рукавами. Труба была в диаметре семьдесят сантиметров, ее черная утроба точно заглотнула Киро. Она уходила внутрь, в самое основание плотины, тянулась под тысячью тонн глины, камней и щебенки — мокрая, ржавая, затхлая, лишенная дневного теплого света. К тому же она была бесконечно длинной (ведь одолевать ее приходилось помаленьку, сантиметр за сантиметром!) и невообразимо тесной (в ней нельзя было ни сесть, ни согнуть ни руку, ни ногу). И убежать из нее не убежишь, коли испугаешься, хотя чему там было пугаться, в этой металлической узкой трубе. Сретенко с инженером снова пустились уличать друг друга, кто в чем виноват, и только потому не орали в полную силу, что вполслуха караулили, когда же вылезет Киро; оба они понимали, какие беды их ждут, если труба действительно треснула. Прошло десять минут, еще десять, полчаса и еще полчаса. На возвышении появилась новая легковушка с любителями купания. Вернулся джип с пятью мешками цемента. Бай Евстати с шофером сгрузили их, умылись у ручья, высушили руки на солнце. Вдали, на западном берегу озера, приземлилась стая диких голубей, птицы попили и улетели. Сретенко зашагал вдоль трубы, размахивая руками, инженер, прислушиваясь к безмолвной трубе, рассеянно давал указания, что приготовить для заделки пробоин, если окажется, что с трубой все в порядке. Солнце поднималось все выше на ослепительно светлом небе, вода все так же, не убывая, журчала, за холмом на юге глухо звякнул колокольчик. Инженер вытер со лба пот тыльной стороной ладони и принялся несвязно рассказывать, какие аварии с плотинами запомнил он из своей практики; да-а, сказал он, прощупывать трубу — самое трудное. Многие проползут метр-два и возвращаются, очень уж там внутри погано, словно ты в ад по этой самой трубе лезешь, теснотища, темь непроглядная, а ты один-одинешенек. Кажется, вся земля на тебя навалилась, а из темени того и гляди выползет жуть, какой еще в детстве пугался: у кого нервы слабые, от одного этого может получиться разрыв сердца. Я вот и сам, признался инженер, попытался было однажды, да вернулся со второго метра, сердце не выдержало… Он прервал сам себя криком, остальные тоже закричали, сгрудившись у отвора трубы: Киро выползал обратно, ногами вперед, потный, задыхающийся, облепленный тиной и липкой ржавью, одни глаза только и остались у него чистыми, и он помаргивал ими устало и добродушно.