Анатолий Козлов - Вопрос и многоточие, или Голос

Антоника каждый год зачаровывали августовские песни, что пели женщины во время сбора зерновых. Только раз в году плыли они над деревней. Голоса женщин и бабуль туго переплетались, дополняли друг друга и медленно опадали на землю. Песни всегда были тягучие, как золотистая смола на стволах могучих сосен, печальные…

— Тебе больше никогда в жизни не доведется слышать и видеть такую красоту, — словно сквозь сон донеслось до Антона. — Вместе с теми бабульками ушло и очарование августовских песен. Их простота и глубина. Мне тоже не хватает их. До жути и тоски, — признался Голос. — Но, но…

Антон почувствовал, как по его щеке сбегает слеза, крупная и очищающе, светлая. Она задержалась в уголке рта, к ней присоединилась еще одна, их настигла следующая… Антон плакал. Искренне и беззвучно. Никто не видел его слез, кроме белочки, что следила за мужчиной на скамейке вот уже несколько минут. Пышнохвостая непоседа с любопытством поглядывала на одинокого человека, который сидел ссутулившись, сунув ладони между коленями, и не пытался смахнуть с лица слезы. Он казался окаменевшим, хотя и плакал. Белке наскучила неподвижная фигура, она перескочила на другую ветку ели, а потом перелетела на расколотую молнией осину.

…Затихли голоса жней. Антоник обкосил межи огорода. Накормил сестер в полдень. Мать с работы на обед не приходила. Антоник надеялся, что она вечером придет пораньше и они вместе отметят день его рождения. Хотя и не бог весть какое событие, но только один раз в жизни исполняется четырнадцать. Сестрам он не сказал о своем дне рождения. Но сам хорошо помнит их дни. Так и должно быть.

Поев, девочки стали проситься поиграть с соседскими детьми. В их головах только прыгалки да классики, а у Антона совсем нет времени погонять футбольный мяч или забить квача.

— Да идите, не хнычьте. Только недолго, час, не больше, — наконец разрешил брат. Сестрам только этого и было надо. Их как сквозняком вынесло из хаты. Антоник убрал со стола, принес собачью миску, налил перлового супа, бросил туда оставшееся после еды и вынес во двор. Вальтар заметно постарел. Он уже не был таким непоседливым и игривым. В глазах появилась усталость и равнодушие. Даже к еде он не кидался, как прежде. Подошел к миске, принюхался, лизнул несколько раз остывшую подливку и отвернулся.

— Ты не заболел, Вальтар? — Антоник погладил собаку по голове, почесал за ушами, между глаз, коснулся влажного носа. — Если не хочешь, позже съешь. Вода у тебя стоит около будки. Не переживай, случается разное в жизни. Вот и у меня сегодня не самый лучший день рождения. Виновник торжества на месте, а поздравлять некому. Ты грустишь из-за меня, Вальтар? Не надо. Ничего страшного нет в том, что забыли об этом дне и сестры, и мама. Она утром и словом не обмолвилась, не поздравила и на обед не пришла. Вот так, мой дорогой дружок. Но мы горевать не собираемся. — Антон присел на порог крыльца. Вальтар подошел к нему и положил голову на колени, тяжело, как человек, вздохнул.

— Нам хорошо с тобой, правда? Вот посидим, отдохнем, сделаем все по хозяйству и сходим к бане покормить змею свежим молоком. Вечером по деревне прогуляемся с тобой. Может, Надьку увидим. Не все так плохо, как кажется. Верно, Вальтар?

Собака, повернув голову, взглянула на Антоника и снова вздохнула.

— Мы с тобой уже взрослые и переживать из-за глупостей не собираемся…

Августовские вечера приближаются незаметно. Кажется, солнце еще высоко, а тени яблонь уже ложатся на крыши клетей и хат. Мать все еще не пришла с работы. Сестры отпросились ночевать к бабушке. Антоник накормил и напоил дворовую живность, загнал в хлев. Оставалось накормить только змею. Налил в стакан молока и, не позвав куда-то сбежавшую собаку, пошагал по утоптанной вдоль забора стежке к бане. На улице было тихо и пусто. Не бегала детвора, не скрипели колодезные журавли, не ржали кони на пастибще. Даже яблоки не падали в картофельную ботву. Антонику такая тишина показалась странной. Это как оступиться в болото, но выбраться на берег сухим, без капли воды не только на руках и лице, но и на одежде. Просто выйти сухим из воды.

Осторожно, чтобы не нарушить окрестную тишину, Антоник открыл воротца забора и, перешагивая через разбросанные и пока не убранные дровяные щепки, приближался к бане. Он старался не испугать змею, хотел понаблюдать, как она подползет к угощению, коснется миски, не опасаясь, что за ней следят. Он сделал еще пару шагов и остановился: явственно услышал, что в предбаннике кто-то шепчется, возится. Прислушался. Нет, не показалось. Антоник услышал голос матери и еще чей-то, мужской, грубовато-нежный. Он замер на месте, как будто наступил на ржавый гвоздь, что пробил ногу насквозь.