Игорь Родин - Сын Эреба

Шофёр с сомнением поглядел на старуху. Туловище, как афишная тумба, неизвестно, где бёдра, где талия. Ноги, как у опухшего покойника, кеглями бурыми отсвечивают в недрах салона, руки дряблые, сквозь тонкую кофту видно, как вялыми бурдюками отвисли мышцы. А личико одутловатое, с мелкими чертами, близкими глазками, носом, выдавшимся вперёд, кожей нечистой, в склеротических бляшках и сетью морщин, не знавших такого модного теперь ботокса или золотого лифтинга. Он попытался представить, как бы старуха могла выглядеть в молодости, мысленно разгладив все неровности, уменьшив отложения жира и скорректировав фигуру. И не смог. Получалось нечто невразумительное и мало похожее на модельный ряд из области конкурсов красоты.

— И ты теперь так просто это вспоминаешь? Другая бы таила и стеснялась.

Шофёр остановился в правом ряду, включил поворотник, а когда загорелся зелёный, вывернул на более пустую улочку, углубляясь в сужающийся клином колодец пятиэтажек. Спальный район, тихая гавань, не короткий, но спокойный путь. Теперь солнце било прямо в лоб и он опустил оба защитных козырька, чтобы и старухе стало комфортно.

— Ты ж сам просил молодость вспомнить? — хитро прищурила свои и так небольшие глаза в нечистые белёсые щёлочки старуха. — Я теперь бабка, мне молодость вспоминать можно без купюр. Да и отмолила я все грехи. Что было, то было, о том теперь, после осознания и просветления, вспомнить не зазорно. Я ж за всё расплатилась сполна. Господь меня наказывал, покуда не пришла я сама к нему с головой повинной. А тогда он полюбил меня вновь, потому, как и я его полюбила, и держусь я теперь совсем другой линии. Верной и вечной. Правильной и единственной. Где теперь та коммунистическая партия? На задворках истории и на обочине жизни. А Господь всегда с нами, всегда поможет детям своим, тем, кто искренне отдался в лоно его церкви.

— Это понятно, — кивнул шофёр. — Ты по порядку тогда давай, а то я путаюсь.

— Так и не перебивай тогда! — нравоучительно хлопнула себя по коленям старуха. — Только голову мне отпустило! Прав ты, когда сама говорю, боль, будто как отступает. Убаюкиваю я её. Ты часом не из этих?

— Из каких?

— Не колдун? Как их там теперь кличут? Экстрасенс? Цельное шоу вон по телевизору отгрохали. Шабаш там у них с ведьмаками, чудеса богомерзкие творят, с покойниками разговаривают, клады про́клятые ищут, демонов вызывают. Не из этих ты, анафема?

— Да что ты, бабка, я простой водила! Это дезодорант мой в салоне так хорошо помогает. Говорю же, из святых земель!

— А воняет, как бесовство окаянное. Бог с ним, главное, полегчало. Так о чём я? А, молодость свою я зря не промотала, обзавелась знакомствами. Тогда это первым делом было. Кто с торгашами блатными, деловарами и цеховиками хороводился, кто с расписными авторитетами, а кто умнее, тот с сильными и важными номенклатурщиками. За одного такого я и замуж потом вышла. Не из нашего района он оказался, обо мне ничего раньше не слыхивал. Не знал, дурачок, о моём бурном прошлом. Я на тот момент уже была членом партии и на должности стояла. Хороший был парень. Глуповатый, наивный, но чистый. Папаша его тогда в Москву как раз перебрался, в кресло высокое сел. А сынка на хозяйстве оставил, тоже на тёплом месте. Вот и сошлись мы на этой почве. Как говорится, деньги к деньгам, если так можно выразиться. Денег не то, чтобы куры не клевали, но на жизнь хватало. И в Крым ездили на море, и в Болгарию, и ковры с хрусталём и финские гарнитуры покупали. Тогда не столь важны деньги были, сколь связи нужные. Вот мы и дополняли друг друга. Он тогда в замах директора комбината ходил, а я в горкоме сидела. У него вся шушера блатная, цеховые да кручёные, а у меня наши партийные функционеры. И пошла круговерть, одно тому помочь достать, второе другому, третьего научить, как и кому занести, четвёртого просто свести и познакомить с хорошими товарищами. Кого подмаслить, кого прижать, в общем, нормальная жизнь. И с мужем я душа в душу жила. Он, олух, так и думал до последнего, что я с ним, чуть ли не с первым спать стала. Да и сам от меня не гулял. Тихий он был, занятой. Всё в семью тащил. До маразма иногда доходило. Куда ты, говорю, пень стоеросовый, третий сервиз в сервант пихаешь? Лучше б телевизор японский достал! А он только машет и бубнит: «пригодится в лихую пору». И деньги, осёл, в кубышке хранил. Нет бы, на сберкнижку положить, или в доллары перекупить, так ведь нет. Вот в девяностые все его накопления и пошли прахом. Он спохватился, как же, инфляция, то да сё. Стал по кассам их распихивать на разные счета. Да только жулики кремлёвские уже тогда давно всё посчитали и прикинули, как всю страну объегорить. И плакали наши денежки, как говорится. Ну да ничего. Остались ещё автомобиль личный и квартира кооперативная. А тем временем сестра моя младшая, непутёвая замуж вышла за пьяницу какого-то. А братик, один из двух, в тюрьму как раз сел по глупости. А второй «за бугор» укатился. Этим-то они мне сильно мой партийный авторитет подгадили. Подвинули меня с должностей центральных на задворки. Тут и на комбинате начались неприятности. Пролез на директорскую должность какой-то гнус питерский, варяг пришлый, и давай шерстить всех старых кадров. Повыгонял, до кого дотянулся, у кого брони кумовской не имелось. И муженька моего не минула чаша сия. С должности мой тюха слетел, но не уныл, а в бизнес подался. Всё одно, тогда уже партия наша коммунистическая загибаться стала. Тех, кто рога и копыта отрастить не успел, чтоб сподручней бодаться и лягаться, того от кормушки отогнали. Пошла делёжка золота партии в полный рост. Рвали они тогда друг друга почище гладиаторов на арене. Только клочки летели. Ни я, ни муженёк мой припудренный тогда в ту свалку лезть не решились. Подвинули нас аккуратно, мы и отошли в сторонку, крохи подбирать. Закончилась страна великая, закончились и перспективы радужные. Новый рассвет наступил. Заря капитализма. Лихие лютые времена. Старые друзья рожи поотворотили, будто знать нас не знали. В бизнесмены теперь все подались. А там, как водится, и свой своему волк. Потихоньку кончилось наше уютное сытое житьё. И родственнички, нищеброды чёртовы, только и мотались к нам в гости, то денег занять без отдачи, то одёжки ношенной стрельнуть, то просто так, пожрать на халяву. А тут ещё дети подросли. Того от армии отмажь, другую в институт пристрой. Последние гроши и нервы на них потратила, а благодарности хоть бы на грош. Привыкли сызмальства: «дай-дай», чтобы всё им, ни в чём отказа. А вот кончились тучные коровы, пошли худые, так и табачок врозь. И ведь свои же, кровиночки, а смотрят исподлобья и через губу цедят. Обуза я теперь им стала…