Лев Трутнев - Живи и радуйся

Когда цыганки отплясались, запел цыган: голос высокий, тягучий. От него даже в ушах вибрировало. Хотя голоса у некоторых наших, деревенских, мужиков были погуще и посильнее.

Ему горячо хлопали, и кто-то стал кричать:

– Давай цыганочку!

– Цыганочку!

Цыган, молча, юркнул за дверь с боку сцены и тут же вышел. Вместо гитары у него в руке оказался какой-то хлыстик. И пошел танцор выделывать коленца и в такт топота хлопать по голяшкам сапог тем самым хлыстиком, потряхивать чубом. А он у него спадал крутым кольцом на лоб. Нос у цыгана горбинкой, глаза, что таящие угли… Азартно, здорово! Хотя Антон Михалев не хуже его плясал, хотя и хроменький.

Орали, свистели, и вдруг все притихли. От двери на сцену пробивался Алешка Красов. Что к чему – непонятно? Мне даже подумалось вначале: а не поддать ли он цыгану хочет? Но когда за ним следом стал толкаться с гармошкой Федюха Сусляков, понял: или петь, или плясать будет.

А Красов легонько оттолкнул цыгана к краю сцены и кивнул Федюхе, устроившемуся на передней скамейке.

– Выпивши, – прошептал кто-то, – сейчас даст дрозда.

Гармонь рыкнула какую-то неизвестную мне плясовую, зачастила, и Алешка зачастил подошвами о пол, дробно, в такт, и пошел с перескоком с ноги на ногу, с носок на пятки, с поворотами всего тела. А чуб у него не хуже цыганского, хотя и не чернявый, но с густой залихватской челкой, а лицо улыбчивое, загорелое. Плечи в развороте не объять.

– Во дает Алексаха! – выкрикнул кто-то из молодежи. – Куда цыгану до него!

Из тех же дверей за сценой высыпали цыгане: двое мужиков и три женщины – стали подергивать плечами, покачиваться.

– Чтой-то он чешет? – снова голоса. – Не цыганочка это. Ишь, как с пятки на пятку да с носка на носок отбивает. Я такого еще нигде не видел, хотя в трех странах повоевал.

– Деревня. Степ это называется, а в твоих Германиях только и знают, что кружиться или прыгать по-козлиному…

Алешка вмиг остановился и поднял руку, не ожидая хлопков в ладоши.

– А теперь сдвигаем скамейки по стенам – и танцы!

И Федюха заиграл вальс.

– Всё, сваливаем! – дернул меня за рукав Паша. – А то вон учителя в том углу зашевелились.

Мельком я увидел Настю, свою сердечную боль. Белое её лицо горело румянцем во все щеки, глаза блестели неподдельной радостью. «Так вот где собака зарыта! – понял я нежданный азарт Красова. – Завлекалочку сыграл! А как же Груня?..» Но раздумывать было некогда и мы юркнули в морозную ночь.

На другой или третий день я поехал в леса проверять ловушки, и едва завернул за первые колки, как увидел человека, идущего на лыжах почти в том же направлении, что и я. «Кто бы это мог быть? – метнулись не очень отрадные мысли. Раньше ни у кого лыж не было – я единственный ходил по лесам на своих самоделках. – Снова какой-то конкурент? Не прохлаждаться же он прет по такому рыхлому снегу…»

Лыжник двигался несколько под углом к моему направлению, и вскоре я узнал в нем Алешку Красова. На душе потеплело: «Этот-то не полезет на чужое и мешать не будет». И вот он – рядом.

– А я прошлый раз гляжу, чья-то старая лыжня снежком присыпана, – начал Алешка, поздоровавшись, – и сразу понял, что это твоя. Промышляешь?

– Есть маленько, – поскромничал я.

– Я вот тоже решил лисиц половить – их Степин неплохо отоваривает, а в доме то одно, то другое в нехватке и заработок сейчас в кузнице почти никакой.

Глядел я на него с глубоким уважением, если не вожделением, и вспоминал недавнюю пляску в клубе.

– Мне за всю зиму всего две лисы удалось поймать, – тянул я разговор совсем не о том, о чем думалось, – хитрющие. Их не так просто обмануть.

– Ты как их ловишь? – Алешка шел рядом, хотя проще было тянуть лыжи сзади. Из-за большего веса, чем у меня, он проваливался глубже.

– А вон сороку подстрелю – ощипываю, опаливаю и на приманку.

– Лисицу на приманку не больно притянешь. Я на их частых проходах, прямо на след, капканы ставлю – верное дело, если все аккуратно оформить. Я и тебя научу этому. Меня, в твои годы, еще заозерный охотник по капканам натаскивал. Был у него как-то в райцентре – старенький стал, еле двигается…

Слушал я его и радовался, что попал к такому доброму человеку в напарники, но иное любопытство горело в душе, и я вдруг ляпнул:

– А что это за пляска, которую ты в клубе выдал? И где ты ей научился?

Красов как-то смущенно улыбнулся и помедлил немного.

– Мы с Антохой Михалевым, по случаю его дня рождения, самогонкой побаловались – вот и понесло меня не в ту степь.