Лев Трутнев - Живи и радуйся

Столы, заваленные книжками, бумагами… За одним – седовласая женщина в массивных роговых очках. Глаза за стеклами жесткие в увеличенной холодности.

Долго перекладывала она с одной руки на другую мои документы. Что-то дрогнуло в ее зрачках, потеплело.

– У нас два восьмых класса: А и Б. Класс А мы комплектуем местными учениками. Но иногда делаем исключение отличникам. Хотя… – Она запнулась. – Ваш там уровень, мягко говоря, не всегда соответствует действительности…

Я молчал, поняв намек и чуточку обидевшись за своих учителей: уж они-то не старались? Особенно Ван Ваныч, пробивший в хиленькой деревне семилетку и сам в первый год управляющийся за троих. Приезжали как-то в деревню на экзамены инспектора с проверкой, так удивились – на совесть, накрепко учили нас…

– Ну, что молчишь? – все разглядывала мои документы женщина. – Пойдешь в восьмой А, потянешь наравне со всеми?

Это ее недоверие тронуло ледком сердце. Я пожал плечами.

– Вам виднее. А мне с деревенскими привычно.

– Если бы виднее… – Она потянула к себе какой-то журнал. – Привычнее так привычнее, не будем нарушать порядок…

Вышел я из школы с облегченным вздохом – главное дело сделано. Теперь надо было определиться с жильем: ни родных, ни знакомых в райцентре у нас не было. Куда идти? У кого спрашивать?.. Как-то само собой я повернул к центру – любопытство подогрело, да и надо было ознакомиться с селом, в котором мне предстояло долгое учение. Тем более что осветленное, в россыпи строений, пространство было видно от школьного двора – минут пять хода враскачку.

Кругозор распахивался больше и больше, и вот он – центр. Вокруг широкого пустыря, заросшего в середине буйной акацией и ржанцами, с пробитыми тропками вперехлест, кособочились старинные зданьица – деревянные и кирпичные, видимо, когда-то принадлежавшие состоятельным людям, а позже реквизированные и приспособленные или под разные конторки, или под магазины. Проходя пустырь, я в гущине зарослей наткнулся на несколько каменных крестов и плит, обколотых то ли временем, то ли кувалдами, а в траве едва не упал, запнувшись о щерившиеся из земли кирпичи какого-то фундамента. Вот тебе и площадь!.. Лишь позже я узнал, что на той райцентровской «пуповине» стояла роскошная церковь, взорванная незадолго до войны, а надгробья остались от могил священнослужителей, коих за особые заслуги перед православием хоронили прямо в дальнем углу церковной ограды…

Я стал обходить магазинчики, удивляясь и завидуя тому, по моим понятиям, обилию товаров, которое не шло ни в какое сравнение с нашим деревенским сельмагом. Денег у меня не было и в копейках – откуда они? Потому в продовольственный магазин я зашел только раз. Ничего особого там не было: рыбные консервы да конфетки-«подушечки» с пряниками, но для меня, много лет росшего на лебеде и крапиве, картошке и капусте, и это было изысканным кушаньем. И чтобы не дразнить свое полуголодное чрево, я пропускал продмаги и закусочные, возле которых нет-нет да и толкались мужики, судя по протезам – все бывшие фронтовые. В закусочных тех и водки наливали, и пирожки с картошкой или капустой можно было взять на закуску. Но все это не для меня лилось-пеклось. И возраст, и карман не позволяли топтаться у закусочной. Хотя в одну из них я и заглянул, и два подпитых мужика у столика-стояка как-то подозрительно на меня посмотрели вместе с продавщицей в накрашенных кудрях и подведенными бровями. Я и вышмыгнул за дверь быстренько. Но книжный магазин меня приякорил: такого я еще не видел – два-три десятка книжек стояло на полках, маня новенькими обложками, некоторые в красочных картинках. Новых, не трепаных и не пользованных книг, не считая учебников, которые выдавали нам в нашей деревенской школе по пятку на класс, я не видел. С замиранием сердца держал я какую-то книжку о приключениях, а продавщица не спускала с меня и особенно с моих рук настороженного взгляда. Руки у меня действительно были не очень чистыми – за неимением мыла лишь одной водицей они мылись и только утром, на заре, когда я выходил из дома. Так что пальцами я мог оставить кое-какие следы на белых листах книги.

– Мальчик, ты будешь брать или нет? Тут не изба-читальня, а магазин…

С затаенным вздохом вернул я книжку недоверчивому продавцу и вышел…

Солнце, тепло, светло, легкая пыль от прокатившей телеги…

День клонился к обеду, а я еще не решил, где квартировать. Две широкие улицы, упиравшиеся в площадь, были обстроены более-менее добротными домами и в них мне – деревенщине, вряд ли что светило. Пораскинув мыслями, я двинулся на окраину, на ту улицу, что длинно тянулась вдоль озерного берега и называлась Озерной. Решил я идти туда по двум причинам: озеро напоминало мне о родных просторах, о деревне, и упиралась та улица щербатым концом как раз в проселок, уводивший домой – в Луговую…