Модест Осипов - Сказки для себя

Помолчали. Отец свернул самокрутку, закурил, закашлялся.

— Знаешь, сынок, скольким я за свою жизнь подарил покой? Да вон, вся опушка, под каждым деревом. И отец мой, и дед, и его отец. И ты будешь пришлым людям дарить успокоение, когда подрастёшь. Так повелось, так надо, никак нельзя иначе. Ни один от нас не ушёл…

— А твоя первая любовь, кто она была?

— Странно получилось… Мне было семнадцать лет, и за всеми увлечениями ни о какой любви я не думал. Говорил родителям, что иду на свидание, а сам по крышам лазал, катался по городу, искал приключений на свою…

А потом вдруг… Приснилась мне поздняя весна, Новгород-Днепровский, улочка на окраине, где стоял бабушкин дом. И девочка. Она была чуть младше меня, лет шестнадцати, с вьющимися русыми волосами, в джинсах и какой-то курточке. Но лица не помню совсем. Мы шли с ней по улице, взявшись за руки. И чувство было такое, будто мы знакомы всю жизнь.

Утром… Мир перевернулся вверх тормашками! Всё стало не так, как раньше. Я не знал, где искать её, как искать… И как жить, если не найду.

— Так ты нашёл её?

— Нет. Искал много лет. Но — ничего.

— Много лет?! Девочку, которую только раз во сне увидел? Странный ты человек, Яшка. Впрочем, дело твоё. Как её звали-то?

— Анастасия. Anestesia. Избавление от боли.

Таксист, водитель когда-то бежевой «трёхкопейки», как две капли воды похож на Фрунзика Мкртчана. Большая, с проседью в чёрных волосах, голова, удивительный нос, грустные мудрые глаза.

Мы с бабушкой вышли утром к остановке: она — в палатку за хлебом, я — на работу. Я поймал машину, сел на переднее сидение, не без труда открыл окно, помахал бабушке. Она помахала в ответ и что-то сказала, я уже не расслышал.

— Мама? — спросил таксист.

— Бабушка.

— Бабушка… Пока у человека жива бабушка, он может чувствовать себя ребёнком.

…À Paris quand un amour fleurit ça fait pendant des semaines deux coeurs qui se sourient tout ça parce qu’ils s’aiment. À Paris…

— А у меня для тебя подарок! — она хитро прищурилась. — Новое слово.

— Слово?

— Ну да. Ты ведь что-то там пишешь, рассказы какие-то, вдруг пригодится. Шампиньоновый дождь!

— Это как?

— Вот глупый-то, а! Мы с тобой стоим под шампиньоновым дождём. Грибной дождь во Франции может быть только шампиньоновым.

— А ещё трюфельным…

— Нет, трюфельный — это слишком дорого.

Мы стояли под большим разноцветным зонтом на верхней палубе «Арго», маленького речного кораблика. Здесь, над каналом Сен-Мартен, шёл дождь, а над Сен-Луи и Сите уже светило из-за туч солнце. Экскурсовод Морис, улыбчивый южанин с серёжкой в ухе, нажал на какую-то кнопку на пульте, и из корабельных динамиков снова негромко запел Ив Монтан.

…Mais la Seine… Elle préfère voir les jolis bateaux se promener sur elle et au fil de son eau jouer aux caravelles. Sur la Seine…

Всю неделю мы просто бродили по городу, дышали прохладным осенним воздухом, смеялись, болтали о пустяках, гоняли опавшие листья платанов по тротуаром, фотографировали, фотографировались. Мы не поехали в Версаль, забыли про Лувр и про музей катакомб. Мы встречали каждое утро чашкой кофе и яблочным пирогом в Le Ronsard — в кафе в двух кварталах от нашей гостиницы. Мы ничего не успели и ни о чём не жалели.

В последний вечер не пошли в хемингуэевский ресторан, а купили в местном гастрономе вино, сыр и пластиковые стаканчики и устроили прощальный ужин в номере — на балконе над шумной, полной туристов улицей.

…Depuis qu’à Paris on a pris la Bastille dans chaque faubourg et à chaque carrefour il y a des gars et il y a des filles qui sur les pavés sans arrêt nuit et jour font des tours et des tours. À Paris…

Бессонница. Стою у окна. Слышно, как дворник, наверное алжирец, подметает опустевшую к утру мостовую. Из пекарни напротив — волшебный запах свежего хлеба. Скоро рассвет. Уютно свернувшись калачиком, спит рыжая моя Тася, женщина, без которой… Ну, ты понимаешь…

Она простудилась-таки вчера под шампиньоновым дождём. По дороге в аэропорт надо купить аспирин и какие-нибудь капли. И толстый французский журнал, чтобы не скучала в полёте. Тася очень боится летать. Три года назад, когда мы только познакомились, я подарил ей талисман-безделушку. Серебряный кулончик, на котором написано по-японски «Всё будет хорошо». Говорит, теперь летать уже не так страшно. А мне страшно отпускать её одну. Но там, в Москве, её встречают муж и дочка, и я опять полечу другим самолётом.