Модест Осипов - Сказки для себя

— …как не существует уполномоченных по делам Атлантиды, страны Оз, Беловодья, Зурбагана, Утопии.

Я хотел о чём-то спросить, но промолчал.

— Много лет назад, ещё до наводнения, я имел честь познакомиться с Вашим дедом, Виктором Игнатьевичем, светлая ему память. Замечательнейший был человек, непростой, большой умница и лучший, да, лучший мистификатор нашего времени. В посткосмический век, когда нет больше чудес, все всё знают, все везде бывали, он выдумал целую страну. Так убедительно, что её стали даже иногда наносить на карты, правда, всё время в разных местах. До сих пор находятся желающие отправиться в путешествие в Туле, а выдумке этой, меж тем, уже лет сорок, если не пятьдесят. Признаюсь, в юности сам зачитывался репортажами Вашего деда в «Национальном географическом». Мой отец служил тогда в Коллегии иностранных дел, был специальным атташе при посольстве в Соединённых Штатах — мы жили в пригороде Вашингтона, в милейшем особнячке… Простите, Антон, я отвлёкся.

— Что в таком случае Вы скажете об этом?

Я положил на стол перед Павлом Петровичем письмо матери на бланке Лиги наций, заверенное подписью и печатью. Репнин снял очки, поднёс документ к самым глазам.

— Хм-м… Бланк, несомненно, подлинный, печать тоже. Вообще-то, я должен был бы инициировать служебное расследование, но не хотелось бы порочить репутацию ныне покойного и уважаемого мною человека — Вашего деда. К тому же бланк старого образца, такие не в ходу уже лет двадцать пять. Не знаю, откуда Вы взяли эту бумагу, но вот что могу сказать Вам со всей определённостью: поверенных по делам Туле в Лиге наций никогда не было, и никто из графов Толстых в нашем ведомстве не служил. Боюсь, Антон, Вы стали одной из жертв мистификации Вашего покойного дедушки.

— А как же мне тогда узнать правду?

Вернулся домой, сел за стол в кабинете, задёрнул шторы, но не стал зажигать свет. Заглядывал Карл, я попросил не тревожить меня этим вечером.

Ну что, дед снова обманул, повёл по ложному следу да ещё и выставил меня полным идиотом перед этим Репниным. Остаётся только надеяться, что у него хватит такта не начать рассказывать всем подряд друзьям-знакомым о молодом болване князе N-ском, забредшем в особняк Лиги наций в поисках Атлантиды. Никакое я не оружие для тайной дедовой войны, я — его жестокая шутка. Он сидит на лавочке на асфоделевом лугу и смеётся над тем, как его внук (если вообще внук) разгадывает лишённые смысла загадки. Глупая крыса идёт по лабиринту в поисках сыра, доходит до центра, а сыра-то нет. Нет…

Нет. Лабиринт. Лабиринт. Лабиринт. Лабиринт. Карандашный рисунок на плане дома. Мелодия, ноты-повороты, темп, от которого зависит всё. Туле — красивый миф, фальшивка, один из множества тупиковых ходов, есть такая страна или он её выдумал, не имеет значения. Не оружие. Ключ к шифру, который нашёл, украл, разгадал когда-то мой дед, который нельзя доверить мёртвой бумаге, металлу, камню. Мать, Анна, Аша… Женщина с фотопортрета была ключом, у неё хватило ума найти разгадку, но справиться с тем, что вызвала из небытия, она уже не смогла. Или смогла? Её нет больше, остался я — un faux bâtard, дважды найдёныш, чудом спасённый от наводнения, а после — от случайных своих спасителей. Тщательнейшим образом, всей своей жизнью подогнанный под решение этой задачки живой дубликат живого ключа.

Снова Васильевский остров, дальний берег, всё то же серое небо и тёмная вода под ним. Я достаю из кармана чёрного полупальто старую губную гармошку и начинаю играть, сплетать из звуков тот затейливый узор, что видел на Звезде, на портрете моей мамы. Порыв солёного ветра вдруг ударяет в лицо. На горизонте медленно, как Солнце, поднимается, идёт к Петрограду огромная, в полнеба шириной, волна. Я замолкаю, останавливаюсь за мгновение до финала, за шаг до центра лабиринта. Стихает ветер, на Финском заливе снова лишь лёгкая рябь. Прохладно, пора домой.