Модест Осипов - Сказки для себя

— Наташа, я уеду на час-полтора. Будут спрашивать — я на связи.

— Что-то дома?

— Не знаю.

Всё те же одинаковые пустые гудки. Почему ты не подходишь?

Такси. Проспект Победы, сто рублей. Хорошо, сто пятьдесят. Господи, пожалуйста. Только бы с ней всё было в порядке. Ничем не клянусь, ничего не обещаю. Просто прошу Тебя. Пожалуйста.

Пробка. Вашу мать. Куда вы все прётесь посреди дня? Чёртов этот фривэй, некуда свернуть. Десять гудков. Отбой. Десять гудков. Отбой. Ну быстрее, быстрее. Мать вашу. Чёртовы пробки. Чёртов душный город. Господи. Только не.

— Опаздываете куда-то?

— Да.

— Случилось что?

— Не знаю.

Так, вот здесь, сразу за светофором выйду — пешком быстрее. Удачи. Спасибо.

Возьми трубку. Пожалуйста. Двенадцать гудков. Отбой. Две остановки ещё бежать. Чёрт. Красный. Плевать, перебегу. Одна остановка. Семь гудков. Отбой. Двор. «Скорой» нет. Пять этажей. Четыре. Три. Два. Ключ. Застрял. Твою ж мать. Господи. Пожалуйста. Нет. Нет. Пожалуйста.

Запах гречневой каши.

— Бабушка! Милая! Родная моя… Бабка.

— Лапушка, ты пообедать приехал?

— Бабка… Что же ты… — ком в горле. — Что? Же? Ты? К телефону? Не подходишь…

— А я не слышала, наверное. На кухне была.

— Ты жива, бабушка. С тобой всё в порядке.

— Всё хорошо, кисонька. Пойдём поедим. Я вот кашу сварила, гречневую, твою любимую.

— Здравствуйте!

Молодая женщина, нет ещё сорока, с хорошей фигурой, скверной осанкой, с двумя пакетами из соседнего магазина и усталостью в голосе, во взгляде.

— Добрый день, барышня. Садитесь, пожалуйста, вот свободный стул. Что Вы хотели? Фото на документы? На визу?

— Я… Понимаете… В общем, мне сказали, что Вы волшебник.

— Кто я, простите?

— Волшебник. Что Вы сможете совершить чудо.

— Милая, что написано на вывеске? Правильно, «ИЧП Горяев. Фотографические услуги». Я делаю фото на документы, изредка снимаю свадьбы, детей, пьяных людей на корпоративных праздниках. Никаких чудес.

Женщина посмотрела на фотографа, отвела взгляд.

— Но мне говорили… Она не могла ошибиться, Вы помогли ей однажды… Пожалуйста, не прогоняйте меня. Понимаете, мне очень нужно чудо, хотя бы маленькое, иначе ничего не изменится, так и будет всегда.

— Ну что Вы, милая, никто Вас не гонит. Хотите чаю?

Не дожидаясь ответа, Горяев включил чайник, достал с полки гостевую кружку.

Женщина торопливо пила сенчу, сбивчиво рассказывала свою жизнь, фотограф молчал, слушал.

— Чудо, говорите? Тогда переставьте сумку вот сюда. Не волнуйтесь, пакеты не упадут. Сядьте ровнее, правую руку чуть выше. Да, хорошо. Сейчас свет чуть изменю. Смотрите в объектив. Улыбнитесь.

Едва заметная улыбка, недоумение, любопытство.

Щёлкнул затвор — раз, другой, третий. На мониторе старого горяевского компьютера появились фотографии.

— Ой, а что это будет?

— Терпение, барышня, всего пятнадцать минут.

Тёплый мягкий фильтр на весь кадр, будто солнце на рассвете. Горяев называл этот эффект «сказкой». Смягчить морщинки, тени под глазами, подправить осанку. В руки — букет из фотобиблиотеки, маленькие подсолнухи и синие ирисы, почти в цвет её глаз. Вместо ровного студийного фона — осеннее светлое утро в золотистом тумане где-то в Париже, Шартре, Руане, толком не разобрать. Кольцо на безымянный? Нет, не надо, это уж она сама, если захочет. Лист матовой бумаги. Печать.

— Ой! Это я? Это правда я? Такая красивая? Как…

— Да, милая, это Вы, красивая и счастливая. Никогда об этом не забывайте.

Женщина молча смотрела на фотографию. Исчезали с её лица морщинки, серая тень усталости, озорные девичьи искорки заблестели в глазах. Она подхватила свою сумку, пакеты с покупками легко, словно пустые, поцеловала Горяева в давно не бритую щёку, выбежала из его крохотной студии.

Горяев долго сидел с закрытыми глазами перед компьютером, потом достал из ящика стола фляжку, налил в свою кружку золотой пряный напиток, выпил, поморщился. С монитора всё смотрела на него женщина из далёкого далёка — Парижа, Шартра, Руана, в тумане не разберёшь. Горяев нажал на две кнопки — «Закрыть» и «Не сохранять».

Сентябрь, солнечно, ветрено. Крохотная старушка в светлом плаще и в панамке сидит на скамейке у подъезда, слезятся глаза от солнца или от радости, что день такой хороший. Она устала, прогулка была долгой — через весь двор до конца дома, от первого подъезда до пятого и обратно. Она помнит этот двор с самого начала, с заселения первых семей, когда не было ещё деревьев, детской площадки, когда длинный дом напротив только начали строить. Ей дали квартиру на последнем, пятом этаже, с видом на пустыри и дальние дома. Это казалось тогда счастьем. Теперь надо подниматься, считать ступеньки, переводить дыхание, снова идти. Восемьдесят шесть ступенек, восемьдесят восемь лет. Старушке холодно, пора домой.