Захария Станку - Как я любил тебя

Среди ночной тишины откуда-то издалека, с поля, доносится мычание волов. Слышен собачий лай. Сначала я подумал, что это лает Жучка-злючка. Потом сообразил, что лает не Жучка-злючка, а Волчок, пестрая и грязная дворняжка нене Стэнике. Поднимаю голову. В двух шагах от меня, свернувшись калачиком, спит мой дружок Кривой Веве. Я встаю, подхожу к нему, дергаю за ноги и бужу. Он протирает глаза. Еще не совсем проснувшись, он спрашивает меня:

— Я долго спал?

— Час, два от силы.

— Ты тоже спал?

— Нет. Я летал.

— Где ты летал?

Я показал на небо. Кривой Веве смеется:

— Ты совсем рехнулся, Дарие. Наверное, у тебя мозга за мозгу захлестывает.

— Ничего я не рехнулся. Если я говорю, что гулял среди звезд, ты должен верить.

— Ладно! Положим, я тебе верю. Тогда расскажи, что ты видел.

— Звезды, светила и опять — звезды, светила.

— А еще что?

— А больше ничего.

— Я слышал, что звезды будто бы из серебра, а светила — из золота. Если это правда, то не худо было бы сунуть за пазуху несколько звездочек, да и светил прихватить. Я бы их сейчас к Томе Окы отнес и обменял на настоящие деньги. Мы бы с тобой разбогатели.

— Нет, Веве, и звезды не из серебра, и светила не из золота. Если б было так, то не такой уж я дурак, чтобы возвращаться с неба с пустыми руками.

— Из чего же тогда сделаны звезды? А светила из чего сотворены?

— Светила — из огня, как и солнце. Иные звезды тоже огненные. Другие — из камня, из земли и даже из пара.

— Врешь ты, Дарие. Камень не может светиться. Земля тоже не светится. А что до пара…

— Дело твое. Веришь — хорошо. Не веришь…

Решаю больше никому не признаваться, что летал на коньке-горбунке среди звезд и светил и видел оттуда, сверху: небо черное, как смола. Некоторые не верят и тому, что у медведя нет хвоста. Говорят: есть.

— Не пора ли домой возвращаться, — говорит Кривой Веве. — Наверно, уж и матери нас ищут.

— Будто у них других дел нету! Давай лучше прогуляемся по полю. Глядишь, наткнемся на лошадей. Снимем путы, заберемся на них и прокатимся до каменного колодца.

— А если не найдем лошадей?

— Тогда прогуляемся до Кукурузного пригорка и вернемся назад.

Мы идем. Идем по тропинке. Совсем неслышно ступают босые ноги. Над нами прозрачная ночная тьма. По ту сторону ночной тьмы высоко-высоко мигают звезды. Подмигивают и светила. Не знаю, что вдруг взбрело в голову Веве Кривому: он хлопает меня ладонью по спине. На мне рубаха, заплатанная на локтях. От удара осыпается земля и поднимается облачко пыли. Веве смеется. Смеясь, Кривой Веве говорит мне:

— Если бы ты летал среди звезд, то и пыль на тебе была бы звездная. Не был ты нигде. Врешь все. С тебя земля сыплется да пыль летит.

— Все равно, Веве, все равно. Ведь прах на звездах и на светилах такой же, как здесь, на земле.

— У тебя мозги набекрень больше, чем я думал, и вообще ты свихнулся, вот уж я не ожидал. Мать правильно говорит, не нужно мне с тобой таскаться.

Я отвечаю, что и его мать тоже не была такой, как все женщины, когда родила его недавно помершего братишку, которого в отличие от Кривого Веве звали Четырехглазым.

— Ты мать мою не трогай…

— А чего она меня трогает?

Мы готовы схватиться. Мы бы и схватились, если бы в тот миг, когда мы хотели уже броситься друг на друга, не услыхали смех и шепот в канаве, некогда отделявшей поле от виноградников. Ссора забыта. Мы ложимся на землю и напрягаем слух.

— Скажи по-честному, Маргита, скажи положа руку на сердце, любишь ты меня?

— Люблю, Офице, как тебя не любить?!

— Крепко любишь? Крепко?

— Словно свет очей, Офице.

— Это мало.

— Больше, чем свою жизнь, Офице.

Кобылки потихоньку грызут тишину. Трава вздрагивает, клонится. Под легкими, незримыми стопами ветра склоняются созревшие травы. В селе в неурочное время запел глупый петух. Должно быть, это петух с большими шпорами. Красивые петухи с большими шпорами и высокими гребнями всегда глупые, не знают, когда нужно петь. Если у нас заведется такой петух, мы ему рубим голову, ощипываем и варим в горшке. На медленном огне варим. Чорбу щавелем подкисляем.

— Если ты меня крепко любишь, это нужно доказать.

— Как еще доказывать? Слов тебе мало?

— Мало, Маргита.

— Тогда скажи, что мне сделать, чтобы ты поверил.

— Вот что сделай…

На окраине села раздаются два винтовочных выстрела. Это стреляет жандарм Жувете, а может быть, кто-нибудь из капралов. Прогремели выстрелы, и опять все стихло. Распростерлась глубокая тишина. И в этой тишине кобылки вновь начинают грызть тишину. Ветер дует порывами, перекатывается через наши головы. Треплет созревшие травы и шуршит в них. Ветви растрепанных акаций, тронутые осенней ржавчиной, тоже раскачиваются. Вдруг раздается протяжный и пронзительный крик, словно убивают женщину.