Захария Станку - Как я любил тебя

— А вы чего за нами увязались? Кыш! — набрасывается она.

— Твоя, что ли, гора?

Лефтерика пытается отогнать нас. Кидается комьями земли. Но где ей попасть! Она и целиться-то не умеет. Кидает, кидает, а все без толку. Мы даже и не увертываемся. Все комья летят мимо и, падая, рассыпаются.

— Бесстыдники!

— Ой, стыдливая нашлась!

— Вот кликну сейчас Борцу, поймаем вас и зададим трепку.

— Значит, с Борцей путаешься?

— Я тебе дам — путаешься! Скажу Борце, он тебя вздует — своих не вспомнишь!

— Смотри, как бы он тебя не вздул. Будешь ходить со вздутым брюхом!

— Ах ты, кривой!.. Отнял у тебя господь один глаз, а ума и вовсе не дал…

Веве начинает честить Лефтерику. Я ему помогаю. Дразню Лефтерику, издеваюсь, измываюсь.

Она и не рада, что связалась с нами. Бес попутал. Но бес и надоумил оставить нас в покое. Видя, что с нами ей не сладить, она поворачивается к нам спиной и идет своей дорогой.

Парни остановились на горке под ветлами, поджидая девушек. Каждый обнимает свою за плечики и уводит. Парочки расходятся в разные стороны. Садятся на травку, обнимаются, целуются… Мы глазеем на них издали. Заметив нас, то один, то другой парень грозит нам, ругается. Мы отругиваемся, в долгу не остаемся.

Солнце бросает прощальный взгляд на мир и готово уже закатиться. Для тех, кто умрет сегодня ночью, оно светит последние мгновения. Больше они его не увидят.

— Наступит день, когда и для тебя, Дарие, солнце закатится навсегда.

— Я знаю. Не говори мне об этом. Скажи лучше такое, чего я еще не знаю.

— Погоди, Дарие, скажу еще, успею.

Как красивы закаты. Но мне нравится восходящее солнце. Каждое утро, если небо не затянуто тучами, я смотрю, как оно поднимается ввысь, становясь все ярче и горячее. И тогда я, хрупкий и недолговечный, чувствую, что и во мне живет маленькое, как зернышко, солнце, горит и светит.

— Ты думаешь, только в тебе, Дарие?

— Нет! В каждом человеке, в каждой твари, во всем живом, что есть на земле, светится солнце. Будь то орел. Или пчела. Или самая что ни на есть козявка, которую и глазом-то не увидишь. И однажды солнце в тебе склонится к закату. А покуда оно высоко — оно то ярко сияет, то прячется в тучах. Светится во мне солнце, и я радуюсь жизни — смеюсь, играю, пою, пляшу. Весь мир — мой! Я все могу! Но стоит моему солнцу одеться тучами, как все вокруг омрачается, становится тягостным, тоскливым, ненужным. Глаза тускнеют. Рот кривится горькой усмешкой. Голос звучит резко, неприветливо. В такие минуты ко мне и не подходи, я не щажу никого — ни друга, ни врага.

Но когда глаза у меня светятся, губы улыбаются — душа поет, будто флуер или скрипка. Слышишь? Ты не можешь не слышать. Ведь в тебе тоже горит маленькое, как зернышко, солнце… Закат! Когда-нибудь и для тебя наступит закат…

Ветру не хочется спать. Он дует и дует. И лисы крадутся в ночи, заметая следы пушистыми хвостами… Бесшумно вылетают совы из своих дупел. Тихонько садятся на колокольни и телеграфные столбы. Садятся и таращат огромные желтые круглые глазищи.

— Дарие, скажи, почему совы таращат свои огромные желтые круглые глазищи?

— Чтобы выследить нетопыря. И нетопыри летают только ночью. Совы не умеют щурить свои большие круглые и желтые глаза, потому и не смотрят на солнце, потому и видят только ночью…

— Откуда ты знаешь, Дарие, что́ видят совиные круглые желтые глаза?

— Этого я не знаю.

— А не знаешь, и молчи.

Молчу. Молчу и смотрю на небо. Вот блеснула первая звезда. Смотрю, смотрю, смотрю… Вторая звезда засияла… Четвертая… Пятая. Их, наверное, уже сто… или тысяча… или больше…

Перевод М. Кожевниковой.

Ветерок нежно поглаживает жухлые травы. Пахнет сухой землей и сеном. На небе в бездонной глубине сияют, как и каждую ночь, звезды. Ночной воздух кажется неподвижным. И земля, на которой я вытянулся, подложив под голову руки, тоже кажется неподвижной. Но теперь, после того как на коньке-горбунке я проскакал по всему белу свету, знаю, что воздух, засеянный звездами и утыканный разными светилами, вовсе не такой неподвижный. Известно мне, что и земля не покоится недвижимо.