Захария Станку - Ветер и дождь

— Вы хотели нас напугать или убить?

— Убить.

— Почему?

— Чтобы избавиться от вас.

— Но почему? Зачем вам это понадобилось?

— А как же? Вы собираетесь отнять у нас землю… Оно, конечно, правда — вы же нам ее и дали… Еще и двух лет не прошло… Но теперь, после выборов, вы снова ее отберете… Вы загоните нас в коллективы и заставите есть из одного котла… Но мы не хотим отдавать вам землю… Жрать из одного котла мы тоже не желаем…

— Кто вам все это сказал?

— Как будто ты сам не знаешь! Босоанка!.. Но не только он… И другие говорили то же самое. Разные люди. Все говорят про это…

Раненый с трудом произносил слова. И все же ему хотелось выговориться. Время от времени он смолкал, стискивая зубы, глухо стонал, потом начинал все сначала. В его рассказе была крупица правды. Только крупица. Все остальное — выдумки, бредни, ложь… Но в эти дни еще трудно было отличить ложь от правды и правду от лжи.

Я молча слушал излияния раненого. И молча смотрел на него. Орош тоже молчал. Молчал, слушал и смотрел. Для нас ясно было, что человек этот вскоре умрет. Значит, мы убили двоих. Мы этого не хотели, но все-таки убили. Имели мы право убивать? Нет. У нас не было такого права. Но они атаковали нас первыми, они хотели убить нас, и мы вынуждены были защищаться… Защищаться…

— Надо попробовать остановить кровотечение, — сказал я.

— Можно попробовать, — согласился Цигэнуш. — Хотя я не думаю, что это ему поможет. Он весь продырявлен «береттой»!

Внезапно я почувствовал ледяную дрожь во всем теле и какую-то странную горечь во рту.

Я стрелял из «беретты». Из нас троих только у меня была «беретта».

Я наклонился к раненому и стал расстегивать ему куртку и штаны. Потом я снял с него пояс и кое-как перетянул ему живот, закрыв предварительно рану окровавленными бинтами, наспех сделанными из его собственной рубашки. Раненый стонал и причитал:

— Конец… Я погиб… Жалко сына…

— Только сына?

— О себе не жалею. Я прожил свое. Но очень жаль сына. Две недели назад я женил его. И двух недель еще не прошло. Свадьба была знатная, с музыкой, с шаферами, все как полагается. А вот теперь его жена осталась вдовой. Не успела выйти замуж и уже вдова… — Он сделал паузу и, неожиданно выругавшись, продолжал: — Она шлюха!.. Мой сын женился на шлюхе!.. Привел мне в дом шлюху!..

Я невольно посмотрел туда, где лежал убитый. Ему мы уже ничем не могли помочь. Мы оставили его там, где его настигла смерть. Дождь обмывал его мертвое лицо с ввалившимися щеками. Дождь ласкал убитого. Но мертвые не нуждаются в ласках. Они ни в чем не нуждаются.

Дождь продолжал лить как из ведра. Ветер продолжал гнуть и мучить деревья. Было холодно, пронзительно сыро, темно от туч.

— Мы пришлем за вами людей из Урлэвынта, — сказал Цигэнуш раненому. — Ничего больше мы сделать не можем. Вы сами виноваты. Вы убили наших лошадей, мы не можем нести вас на руках до села. Даже если б мы очень хотели, у нас не хватит сил. Мертвые тяжелее живых…

И мы покинули раненого, лежавшего на спине рядом с его убитым сыном и стонавшего от боли. Раненый остался там со своей судьбой и своей смертью. Мы видели раненого. Мы видели его мертвого сына. Судьбу мы не видели. Не видели мы и смерти. Но смерть, конечно, была там, в двух шагах от нас. Может быть, даже ближе.

Мы вернулись к своим убитым лошадям. Они лежали там, где мы их оставили. По их неподвижным крупам стекала вода. Задерживаться около них не имело никакого смысла. Надо было поскорее уходить. Но Орош почему-то медлил.

— Кажется, одна лошадь еще жива, — сказал он.

Приглядевшись, мы увидели, что он прав: лошадь Цигэнуша все еще шевелила ноздрями, как будто не могла надышаться. Цигэнуш наклонился, погладил ее по шее и тут же выстрелил ей в ухо.

— Ты хорошо сделал, — сказал Орош.

— Пусть не мучается, — сказал Цигэнуш.

Я спросил Цигэнуша:

— Тебе уже случалось убивать лошадей?

— Случалось.

— А людей?

— И людей.

Он промолчал. Потом вдруг сказал:

— Но сегодняшнего убил не я…

После потери лошадей дорога нам уже не могла понадобиться, и мы свернули в лес. Мы надеялись таким образом сократить путь в Урлэвынт. Но идти лесом было трудно. Мы натыкались на деревья и кустарники, увязали в грязи, часто спотыкались и даже падали. Нам приходилось держаться друг за друга, но это мало помогало.

— Нужны палки, — сказал Орош. — Будь у нас палки, мы бы шли быстрее.

Мы остановились у огромного старого дерева и, отломив несколько веток, сделали из них палки. Они были суковатые и кривые, но идти с ними было легче.