Хилари Мантел - Перемена климата

Но дома это стандартное, типовое разочарование сменилось полным изнеможением, которое заставляло руки и ноги дрожать от любого усилия, душевного или физического. Кит стала находить неожиданное, непостижимое, болезненное удовольствие в том, чтобы ложиться спать засветло. Свою кровать она развернула так, чтобы лежать лицом к окну. Добыла себе две дополнительные подушки и, подложив всю гору под голову, лежала с открытыми глазами, наблюдая, как бегут по небу облака, как кружат в воздухе птицы.

Анна приносила ей еду на подносе — вареные яйца, дольки аккуратно очищенного апельсина, тонкие печенья с корицей, теплые, прямиком из духовки. «Не надо, — попросила Кит. — Не надо, мама, хорошо?» Она обрела странное утешение в осознании того факта, что больше не голодна; с самого детства никто не назвал бы ее худышкой, а потому опасности зачахнуть от недоедания не существовало.

Впрочем, ей доставляла удовольствие фантазия довести ситуацию до крайности. Она воображала, как умирает. Видела себя постаревшей, очень слабой, совсем обессилевшей. Жизнь вытекала из нее, но она знала, что успела многое познать. Ни о чем не сожалела, завещание составила заблаговременно, незаконченных дел не имела. Умирала так, как положено умирать святым. А длить земное бытие становилось все труднее, словно накатило утомление за все годы жизни, и веки норовили смежиться сами собой… «Быть может, — думала она, — у меня железистая лихорадка, такая особая болезнь, которая подведет итог моему сроку…»

Потом она заснула — и была разбужена доносившимися снизу звуками: дом готовился к ежевечерней программе — звонил телефон, шуршали автомобильные шины у входа, хлопали двери, звенели кастрюли, грохотал уголь, который засыпали в устье печи, Робин с топотом промчался по лестнице в свою комнату, за ним прошел Джулиан, а с кухни слышался звонкий голос Сандры Гласс, вопрошавшей: «Анна, почистить морковку?»

Семейная жизнь, чтоб ее. Сандра была первой, кого Кит встретила, когда тетушка Эмма высадила ее у калитки. Девушка держала в руках бельевую корзину. Когда Кит вылезла из машины, Сандра, привстав на цыпочки, накинула на веревку белую ночную сорочку — новенькую, нераспакованную до отъезда, — которую Дэниел подарил Кит на прошлое Рождество. Щеки Сандры разрумянились от усердия и от ветра, и она выглядела настоящей красавицей.

— Твоя мама мне одолжила, — объяснила она. — Я у вас ночевала. Надеюсь, ты не против? Я ее поглажу, и она будет такой же, какой ты ее оставила. Я хорошо глажу.

Кит сдвинула брови.

— Оставь себе, если хочешь. Это очередной бзик Дэниела с его старомодными вкусами.

Она втащила в дом свой багаж, а потом целый час просидела на кухне, вяло отбиваясь от попыток Сандры поухаживать за нею, приготовить ей яичницу, отнести наверх сумки; не стала греть себе чай, не сходила в уборную, не смыла с лица копоть лондонской подземки. Просто сидела, не в состоянии перебросить мостик от прошлой жизни к той, которая ее отныне ожидала.

Минуло несколько дней; она ощущала, что угасает от неведомой, безымянной хвори. Ее словно окружало безликое белое пространство, пустота, расползавшаяся во все стороны. Она сознавала, что только ей суждено поставить диагноз и исцелить ту болезнь, которая поразила дом, восстановить этот внезапный дефицит счастья, обуздать мнимо неумолимое схождение во мрак.

Чуть погодя — Кит не сомневалась, что так оно и будет, — ее отец улучил возможность поговорить. Он искал разговора, а она не знала, что ему сказать. Но вскоре предстояло решить, вернется ли она в Лондон, согласится ли поработать в фонде. Жить в хостеле, проникаться духом демократии, соприкасаться со всеми слоями общества, забыть о старомодных бзиках. Самое главное — не судить других.

— Не хочу на тебя наседать, — начал отец. — Джулиану мы предоставили полную свободу, и не хотелось бы, чтобы ты подумала, что тебя мы в отместку пытаемся каким-то образом ущемить. Но, видишь ли, у меня куча заявлений от людей, которые ищут работу, которым нужна практика, прежде чем поступать на курсы социальных работников…

— Понятно, папа, — перебила Кит. — Я веду себя как эгоистка. — Она провела пятерней по волосам. Ральфу сразу вспомнилось, как приглаживала волосы Эмма — в Норидже, много лет назад. — Все дело в том, что до определенного момента жизнь кажется простой. Ходишь в школу. Поступаешь в университет. Думать ни о чем не надо, все решено заранее. Поступаешь так, как от тебя ждут. А затем тебе предлагают сделать выбор, и ты… ну, не знаю… застреваешь, что ли… Я и застряла. — Она принялась заплетать косу, не слишком туго, не слишком плотно. — Я как изношенный механизм, папа.