Хилари Мантел - Перемена климата

Хозяйка вернулась. Протянула ему кружку.

— Сахар я не клала. Хотите? Впрочем, нет. Вы не похожи на того, кому нужен сахар.

— Вот как? И что это означает?

Миссис Гласс откинула волосы со лба.

— Сахар служит для утешения.

— По-вашему, меня ни к чему утешать?

Она не ответила. Молча пододвинула к очагу другой стул. Ральф было приподнялся, но она его остановила:

— Сидите-сидите. Мне и здесь удобно.

— Часы на полке… — Ральф покачал головой. — В нашем доме были такие же, давным-давно, в моем детстве. Часы моего отца. Он так ими гордился. Не позволял никому прикасаться.

— Вы ведь не скажете, что эти часы остановились в день, когда он умер? — сухо осведомилась миссис Гласс.

— Нет, что вы. Мама их выкинула, когда отца не стало.

— Сурово.

— Она всегда терпеть не могла их бой.

— А мужу она об этом говорила? Ну, когда тот был жив?

— Вряд ли. Она всегда была готова пожертвовать собой. Во всяком случае, в его присутствии.

У этой женщины, думал Ральф, чудесные, замечательные руки, мозолистые руки человека, привыкшего возиться по хозяйству, и при этом белые, с длинными пальцами. Ее пальцам отлично подошли бы кольца, много колец, не только то единственное, что их украшало, простое золотое обручальное колечко, явно старое, наверняка передававшееся в семье по наследству. В уголках глаз заметны морщинки, должно быть, следствие многолетней привычки щуриться на ветру. Все это Ральф различал в ярком солнечном свете, проникавшем в помещение сквозь окно и придававшем кремовым стенам желтоватый оттенок сливочного масла.

— У нас возникла проблема с Джулианом. Э… не то чтобы серьезная проблема, но…

— Проблема, которая не проблема? — Миссис Гласс хмыкнула. — Понимаю.

— Мы с Анной подумали… Анна — это моя жена… Подумали, что он, возможно, откровенничал с вами. С нами он отмалчивается…

— Сами как думаете, почему?

— Полагаю, конкретной причины нет. Просто у него такой характер.

— Что ж, — миссис Гласс посмотрела Ральфу в глаза, — если дело в характере, значит, переживать смысла нет.

Ральф подался вперед, как бы подчеркивая важность того, что собирался сказать.

— Джулиан никогда не отличался разговорчивостью. Со стороны всегда казалось, что он где-то витает мыслями. Мы считаем, что давить на него ни к чему, что нужно позволить ему прийти к тому или иному выводу самостоятельно. Так у нас в семье повелось с тех пор, как он был маленьким.

— Сандра из того же теста, — сказала миссис Гласс. — Отвергает любое принуждение. Хотя, конечно, я толком и не пыталась ее заставлять.

— Ну да… В общем, мы с Анной решили разузнать, не говорил ли он, часом, с вами о своих планах.

— Планах? — повторила миссис Гласс с таким видом, будто это слово было для нее в новинку. — Нет, ни о чем таком он не упоминал. Он у нас не столько говорит, сколько делает. Руками. Я его не прошу, он сам берется. Ему не откажешь в умении, кстати. Тратит время с пользой.

— Да, но к чему это в конце концов приведет? — жалобно спросил Ральф. — Признаться, я беспокоюсь за него.

Хозяйка промолчала. Пламя в очаге побледнело, словно выцвело, как если бы свет солнца выпил из него всю яркость красок. Лишь крохотные язычки дерзали алеть. Часы негромко, будто крадучись, отбили четверть часа. Звук, казалось, растекся по воздуху. Ральф удивленно покосился на каминную полку. Миссис Гласс засмеялась.

— Можете забрать, если они вам так нравятся.

Ральф помотал головой.

— Спасибо, вы очень добры. Но я не стану. Полагаю, в глубине души я разделяю чувства своей матери.

— Ваш отец был из Норфолка?

— О, да! Он родом из Суоффема, в Норидж мы перебрались, когда я был еще мальчишкой.

— Городской мальчик, значит. — Миссис Гласс повела плечом. — А вот я почти всю жизнь просидела на одном месте.

— Этот дом построен вашими предками?

— Вовсе нет. — Она озадаченно усмехнулась. — Ничего подобного.

— Милый дом. Такой тихий, спокойный. Я не удивлен, что Джулиана сюда тянет как магнитом. Он говорил, что маслодельня…

— Кстати! Пойдемте, я вам все покажу!

Ральф стал было из вежливости отказываться, но хозяйка уже вскочила со стула и поставила свою кружку с чаем на каминную полку рядом с часами. Пришлось идти на кухню, где, как выяснилось, мать с дочерью в основном и проводили свободное время на стульях возле плиты. Из кухни пошли в маслодельню с массивными стенами, где было жутко холодно. На потрескавшихся настенных керамических плитках повторялась одна и та же картина, навеки застывшая под глазурью: синие коровы, неспешно бредущие по полям синей травы, топчущие синие цветы.