Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Искрами взорвался костер. Пыхнула желтым пламенем Женькина шапка… Молоток! Бью со всей силой по тощей спине. Еще раз наотмашь… Шпала осел в снег. Сильно толкают… Это — Женька. Бушлат дымит… Шапки нет… Лица нет… Только белые глаза на угольной маске. Поднял скрюченного от боли Шпалу и в гудящий жар…

— Братцы!! — вопит бригадир. — Воров жгут!!!

Женька глушит его доской. Доска длинная, он сгоряча задевает меня (адская боль в локте). Бьет вылезающего из костра Шпалу… По спине, по рукам… Шпала скачет лягушкой. Крутанулся на спину и в снег. Сбил огонь с себя. Подпрыгнул всем телом и понесся зигзагом по снежной целине.

— Эй, педер! Приходи бурки играть!!!

Женька хохочет осатанело. Зачем-то еще раз огрел лежащего без сознания бригадира и бросил доску в костер.

— Хмыри! — кричит он бригаде. — Пока бригадир спит — погрейте ляжки!!!

Бросили тачки. Идут. Перешагивают через лежащего. Окружили кольцом огонь. Протянули руки.

Женька вынул «Казбек». Закурил. Остальное роздал: один черт, все сломаны.

— Гляньте, что с ним, — распоряжается Рокоссовский. Неохотно отступили от огня двое. Нагнулись над бригадиром.

— Пыхтит…

— Кинь шапку!

Содрали с лежащего, кинули.

Женька напяливает черную кожаную шапку.

— В самый раз… Ну, хмыри, наваливайте больше — катайте дальше!

Двигаемся в обход котлована. Отсюда видны вагоны и ползущее от них по полю серое облако: там еще разгружали цемент.

— Ко-о-стро-ов!!!

Нас догонял человек.

Это оказался культорг бригады, заступивший на должность после меня. Он принес мне письмо.

От тети.

Мы зашли в ближайшую «инструменталку».

С большим трудом, строчку за строчкой, расшифровываю я старческие каракули своего единственного родственника.

«Здравствуй, ненаглядный мой племянничек. Получила я письмо твое и вконец заслепла от слез горючих. Что же это на белом свете делается-то? Али с голоду украл чего? Господи, да усохнут руки у него, коли так. Ни за что не сажают, не ври тетке. Я итъ жизтъ прожила чужого не тронула, слова грязного не болтнула. За что же сажать? А ты, паршивец, супружницу бросил, дом родной кинул, невесть куды подался. Кина ему понабилась. Люди без кина жили сколь? Во и хлебай тепереча слезы ладошкой. Господи, хворобу-то там не подхвати каку. Крестися не забывай хочь перед сном.

Витенька, я посылочку собрала. Не осуди за бедность уж. Крупы разной уложила и гречу тоже. Сахару пиленого и такого. И сала на базаре купила. Сейчас морозно, не зацветет по дороге. Витенька, чего ж будет-то, миленький? Ой, не можно совсем… Царапаю, а сама не вижу ничего. Слезы мешают.

Около двух часов дня едкое облако наконец опустилось на снег. Разгрузка окончилась. Вокруг ни души.

Из трех пульманов мы выбрали первый, тот, к которому подцепят паровоз: ширина этого вагона точно соответствовала стандарту.

Женька пошел за «стенкой», я тем временем разложил на полу гвозди, приготовил молоток. (Руки горят, совершенно не ощущая мороза.)

С грохотом влетела «стенка-рулон», а за ней впрыгнул и Женька.

Наступила ответственная минута. Рокоссовский подтянул «стенку» поближе и поднял ее на вытянутых руках, как штангу.

Я начал вколачивать гвоздь в край одной из верхних реек с расчетом, что он выйдет в боковую стенку вагона.

Гвоздь согнулся при третьем ударе: промерзлое дерево не впускало его.

— Держи! — злобно прохрипел Рокоссовский.

Теперь всю эту колыхающуюся на ремнях многопудовую штору держал я. (Я точно знаю, что никогда в жизни не поднял бы такой тяжести, но в эту минуту тяжесть была смыслом жизни.)

Женька всаживал один за другим проклятые гвозди. Рейки звенели, как стеклянные, кололись, сопротивлялись.

— Все! Отвали!

«Стена» висела! Висела!

— Натурализм! — воскликнул Женька, «запудривая» ее цементом. Откатив обе двери до отказа (смотрите на здоровье!), заползаем в узкое пространство между стенками.

Сквозь щели виден кусок заснеженного поля — справа, слева — огромный цементный холм.

Глотнули еще спирта.

Прошло не более получаса. Совсем близко загудел паровоз: чувствуем ногами, как дрожит вагон. Лязгнули буфера. Вагон дернуло, и я оцепенел от ужаса… Все двадцать четыре рейки разом рванулись от лица. Инстинктивно вцепляюсь в ремни, стараясь удержать завесу, но этого Не требовалось. Восемь гвоздей надежно держали ее. Она просто колыхалась, как любой висящий предмет.

Проплыли мимо штабеля досок… Ящики со станками… Горы кирпича… Люди, копающие котлован… Мелькнула шлакоблочная постройка…