Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Засуетились.

— На бочок, на бочок, — зашикала она на сыновей.

Хозяин поднялся.

— Задерни занавески… — Взял фонарь и уже в дверях: — Разбужу к поезду.

Вышел.

— Да не тревожьтесь… Он на дежурство пошел.

— Ну, как вы можете…

(Стыдом ошпарило морду — у меня действительно мелькнула эта зловещая мысль.)

— Наш папаня тоже… отбывает. Два отсидел, год остался. Вы в каком?.. Из какого? — поправилась она и улыбнулась.

Я назвал номер.

— А наш папаня в сангородке трудится… Медбрат.

Поставила на керосинку чайник.

— Это ваш отец?

Кивнула головой.

— Серьезное что-нибудь?

Снова кивнула.

— Пить и есть захотел богато. Я ему сто раз твердила: «Не пакости! Не пакости!..» Скиньте валенки. Вот сюда кладите. Утром теплые будут. Вал какой-то ценный из депо стащил и в колхоз продал. Ну, и что теперь?.. Сам сидит. Нас — с квартиры долой: деповская. Куда устроишься? Яслей нету… Хорошо, дед приехал. С пенсии да за работу. Вот ведь как…

(Молодая, совсем молодая. Сколько, интересно, ей лет? Двадцать, наверное… Руки усталые. Обломаны ногти. Медное колечко — символ супружества. Круги под глазами. Говорит сердито, а сердиться не умеет еще, по-детски только хмурит брови и все.)

— Вам внакладку?

Мне постелено на полу. Дедовский тулуп пахнет машинным маслом и табаком. Вкусно. Гудит в печи уголь.

Свет погашен. Дети спят. Она не спит, вздыхает, ворочается.

Мне не спится — понятно. А она? Может, боится все-таки?

— Вы меня боитесь?

— Ни капельки, — донеслось из темноты.

— Тогда спите.

— Не получается.

— И у меня ни в одном глазу.

— Давайте в карты играть, — неожиданно предлагает она.

— В карты?

— Ну да. Давно в карты не играла. Как Валерку посадили… Вот с того времени…

Зажгла огонь. Из шкатулки — она тоже сшита из карт — вынула колоду. Садится рядом на тулуп.

— В подкидного умеете?

— Мало-мальски, — скромничаю я, сдавая карты. — А на что?

— Начнем с маленькой, — объявляет она, будто не слышала вопроса. Выкидывает две семерки. Крою. Подкинула девятку. Я потащил карты

к себе. (Совсем как школьница. Забылась в игре. Ничего уже нет: ни Валерия в тюрьме, ни меня из тюрьмы.)

Накидывает мне целую кучу — везет девчонке.

— Мы с ним на поцелуи играли… С Валеркой…

Брови нахмурены. Напряженно думает, с чего ходить.

— Мама, пись-пись, — замяукал Лёшик.

(Лёшик и Олёшик — так она их называет.)

— Потерпи минуточку, сынок…

Не отрывается от карт. Ходит дамой. Трачу на даму козыря.

— Нету, — разочарованно говорит хозяйка и берет на руки сына.

— Пись-пись-пись, — помогает она ему, держа над ящиком с углем.

— А у вас на поцелуи не играют?

— Где? В лагере?

Засмеялась.

— Нет… В Москве?

— Играют… почему же… Только мне не везет — проигрывал.

— А проигравший чего делает? — допытывается лукавая.

— Обязан целовать выигравшего.

— Надо же! И у нас такое же правило!

Смеемся оба.

Уложила Лешика. Смешала карты.

— Давайте сначала.

— Под интерес?

— Конечно… А то скучно.

(О, молодость!) Я тоже забываю обо всем на свете; гляжу на пухлый рот и, в прямом и переносном смысле, захожу с туза:

— Меня, добрый мой ангел, зовут Виктором.

— Я все спросить хотела, да как-то неудобно…

— А вас?

— Надежда, — отвечает она кокетливо и кладет на моего бубнового туза козырную шестерку.

Подкидного прерывал за ночь три раза Лешик, два раза Олешик и один раз я.

Проигрыш платили по-честному…

Вошел дед. Еловой веткой у порога сбил с подшитых валенок снег. Подкинул уголь в печь.

— Пора… «Свердловский» вышел на перегон…

Сидя на полу, надеваю теплые валенки. Встаю.

На столе — железнодорожный билет.

— До конечного пункта, — сказал дед не мне — сказал ей.

— Ты умница…

(У меня опять что-то творилось с подбородком.)

Я протянул деньги.

— Ни! Ни! — крикнула она отцу.

Дед аккуратно сложил деньги и, с неожиданной для его лет силой, вложил их в мои руки.

— Не обижайте Наденьку…

Я вымазал их лица своими слезами и вылетел вон…

Скорый «Хабаровск — Свердловск» принял в свое чрево двух пассажиров: меня и хмельную толстуху. Я помог ей втиснуть в тамбур корзины, из которых торчали шипящие гусиные клювы.

— Во, жельтмен! Во, жельтмен! — гыкнула тетка на весь вагон. — Дай-то те бог всякого всего такого!..

Свердловск, пятнадцатое декабря. Полдень.

— Бяги, бяги! Чево пялишься?! Занимай в камеру!