Нейл Уильямс - Четыре письма о любви

– Нет, ты только взгляни на него!

– Не волнуйся, Исси. Сейчас мы его выведем.

В половине второго мать и дочь все еще склонялись над пятном, атакуя его попеременно то водой, то уксусом, то хлебопекарной содой, то солью. Наконец, когда до начала церемонии оставалось всего минут двадцать, им удалось справиться с пятном, но само платье насквозь продушилось уксусом. Можно было не сомневаться, что каждый, кто придет нынче в церковь, воспримет этот горьковатый запах как верный признак того, что брак не будет счастливым.

Пока женщины возились в комнате, отец невесты сидел со своим ушедшим в молчание сыном в дальней спальне. Они не общались, не обменивались знаками, а только прислушивались к крикам чаек за окном да к мерному шуму беспокойных морских волн. Пришли подружки невесты – Шейла и Мэри О’Холлоран; сидя в пустой кухне, они отщипывали кусочки запеченного окорока, с каждой минутой все больше утверждаясь в мысли, что никакой свадьбы не будет. Потом время снова прыгнуло вперед, и ровно в два Исабель вышла из своей комнаты в сопровождении матери; ее платье выглядело безупречно, а расчесанные волосы блестели, словно в них застряли солнечные лучи. Она была готова, и Нора Лиатайн, явившаяся, чтобы побыть с Шоном (и заодно почерпнуть утешение в его несомненной печали), успела пожать руку Исабель своими скрюченными коричневыми пальцами, которые впились в кожу девушки словно шипы, а затем отступила в сторону, чтобы наблюдать за свадебной процессией.

Им нужно было дойти от дома до церкви. Когда Мьюрис открыл входную дверь, он вдруг почувствовал, как мир уплывает у него из рук. Первый шаг, который он сделал за порог, был неловким и неуверенным, и Исабель, почувствовав, как отец покачнулся, крепче сжала его локоть. Маргарет шла сзади вместе с подружками невесты; их яркие платья развевались на ветру, и издалека процессия была похожа на яркое пятнышко света, которое выскользнуло из дверей и поплыло по узкой дорожке между каменными стенами. Идти было недалеко, и никто из участников шествия не произнес ни слова. Все пятеро шагали будто в трансе, неотрывно глядя на сложенное из камня здание церкви, и каждый на свой лад гадал, что же будет дальше. Если что-то и должно было случиться, если и должно было явиться какое-то знамение, оно должно было явиться сейчас.

Порывы ветра разносили запахи уксуса и духо́в. Мьюрис чувствовал, как болит синяк на щеке, чувствовал, как крепко сжимают его локоть пальцы Исабель. Хотела бы она, чтобы он что-то сделал? Хотела бы она, чтобы он развернулся и повел ее обратно? Взглянуть на дочь Мьюрис не смел и продолжал идти вперед, держа ее на сгибе локтя, словно прекрасный букет, которому суждено скоро увянуть. У самой двери церкви он услышал органную музыку и как пощечину ощутил на лице теплое дыхание собравшейся толпы. Внутри вошедших встретили слитный шорох движения, перешептывания и переглядывания, за которыми угадывался еле слышный стук множества сердец, разочарованно забившихся при виде самой красивой на острове женщины, выходившей замуж за чужака.

Нет, ничего уже нельзя было поделать. И все же, ведя дочь по проходу, Мьюрис Гор все еще ждал чего-то особенного, какого-то эффектного вмешательства – ждал, что, быть может, в церкви вот-вот начнется пожар или ветер сорвет крышу. Сам он неотрывно смотрел на дарохранительницу, стоявшую за спиной удовлетворенно улыбавшегося отца Ноуэла, и прислушивался к тому, как со звуком, похожим на шорох бегущего по сухой траве огня, скользит по полу свадебное платье Исабель и как поскрипывают на отполированных каменных плитах ее новые туфли.

Ну же!

Сейчас!

Что-нибудь! Скорее!..

Но ничего не случилось, и через мгновение драгоценный букет выскользнул из его рук. Церемония началась.

На следующее утро после отъезда новобрачных сначала в Голуэй, а затем – в Коннемару, где они собирались провести медовый месяц, весь остров был погружен в сладостно-горькие сны о своей исчезнувшей первой красавице. Сны эти были плотными и тяжелыми, как сбившееся одеяло; казалось, они заставляют спотыкаться даже деревенских осликов, небольшое стадо которых паслось на жесткой траве у берега. Не спала одна только Нора Лиатайн. Она не ходила на бракосочетание и почти весь вечер провела в коттедже Горов, ухаживая за Шоном. Каждую минуту она ждала, что начнется скандал и свадьба расстроится, но этого не случилось, и Нора чувствовала разочарование, болевшее, как волдырь на пятке; впрочем, она утешала себя тем, что волдырь прорвется чуть позже.