Игорь Ефимов - Зрелища

То ли ножка подломилась сама собой, то ли все было заранее подстроено — Лариса Петровна вдруг пошатнулась и вместе с книжками, стулом и завернутой в кофточку посудой рухнула вниз.

Сережа вскрикнул и бросился вперед.

Что-то ударило его по протянутым рукам, он схватил это вслепую, дернул на себя, не удержался и упал на одно колено.

Раскрыв глаза, он увидел, что сжимает в руках стул, а Лариса Петровна, целая и невредимая, висит на одной руке над самым полом, не выпуская из пальцев револьвер. Стальной тросик сильно провис, нарисовав в воздухе четкий угол, и хлипкий шпагат тоже каким-то чудом держал ее и не рвался. Сережа посмотрел назад. Никто не смеялся над ним, все казались очень серьезными и взволнованными, хотя с мест почему-то не поднимались. Рудаков подошел к стене, ослабил трос и осторожно опустил Ларису Петровну на пол. Она сразу же оделась и как ни в чем не бывало отошла к оставшемуся куску зеркала.

— Сколько времени? — спросил Салевич.

— Пять минут, — ответил кто-то, показывая секундомер.

— Все же много.

— Но если будет выстрел, меньше нельзя.

— Выстрела не должно быть.

— Как это?

— А вот так… Впрочем, надо еще подумать.

Рудаков, проходя мимо Сережи, тронул его за плечо и прошептал:

— Большое вам спасибо.

— Мне? — изумился Сережа.

— С вами очень легко работать.

«Издевается, — окончательно уверился Сережа. — Ну и черт с ним».

Сердце у него еще колотилось, но он старался не показывать вида. Машинально трогая опущенный револьвер, он заметил, что тот привязан вовсе не шпагатом, но электрическим шнуром того же цвета. Такой шнур мог бы выдержать трех таких, как Лариса Петровна. «Значит, они знали, — подумал Сережа. — Значит, нарочно!» Хотя, с другой стороны, не похоже, чтобы столько людей весь вечер разыгрывали его одного. Нет, конечно, это не розыгрыш. Такая серьезность, невозмутимость, озабоченные лица — точно им дела нет важнее в жизни. Но в конце концов, ему-то что до их затей, зачем его втянули сюда и даже не объяснили толком, что от него требуется, Разозлившись вконец, он пошел прямо к Салевичу и холодно спросил:

— Я, наверное, могу идти?

— Идти? — не понял Салевич. — Куда идти? Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего особенного, но…

— А-а, вы испугались. О, как я не подумал об этом! Конечно, мы должны были вас предупредить.

— Ничуть я не испугался! — воскликнул Сережа. — Какой вздор! Просто я хочу знать, зачем я здесь нужен.

— Но ведь пока… пока я не просил вас делать ничего дурного… Или невыполнимого. Разве не так? — Он говорил мягко, даже чересчур мягко, как бы облизываясь. — Или вам не нравится то, что здесь происходит?

На них поглядывали, некоторые с любопытством, некоторые как будто с осуждением.

— Дело не в том, нравится или нет, — сказал, краснея, Сережа. — Но посудите сами… Поставьте себя на мое место…

— Да, я пытаюсь.

— Ведь обычно… Если человеку предлагают, ну, я не знаю, как это назвать… работу, что ли…

— Работу, безусловно, это нужно называть работой.

— Вот видите. Обычно говорят, что он будет делать, и тогда — тогда он соглашается или отказывается… правильно?

— Конечно.

— Никому неинтересно потом оказаться несостоятельным или неспособным.

— Вам это не грозит.

— Возможно. Но уверенности ведь нет. Всякий начинающий имеет право расспросить заранее, я спрашиваю не больше других, так сказать, на равных правах.

— Вы забыли еще одно.

— Еще одно?

— Обычно он спрашивает о зарплате.

— Ах да, верно…

— Вы не спросили о зарплате, и это не случайно. Вы сами не чувствуете себя обычным начинающим.

— Но за что? За что я должен получать зарплату?

Салевич вздохнул и пристально посмотрел на Сережу.

— Вы совсем не следите за моими ответами, — сказал он.

— Как? Разве я что-то пропустил?

— Конечно. Если бы вы слушали внимательно, то могли бы заметить… Каждый раз я даю вам возможность перестать спрашивать и с честью выйти из этого разговора. Вы же… Чего хотите вы? Договориться обо всем заранее? Но ведь это невозможно. Вы входите в очень сложный мир, многое здесь не объяснить словами. Попробуйте сами присмотреться, понять. Ведь от вас еще ничего не требуют! Вы же, вместо этого, набрасываетесь на меня, настаиваете, бувально хватаете за горло…

Теперь уже все смотрели на Сережу с осуждением. Он чувствовал себя разбитым и опозоренным и не знал, куда деваться, под их взглядами. Но в это время, на его счастье, в прихожей застучали крепкие шаги, обе половинки дверей откинулись под сильным ударом, и новое действующее лицо влетело в комнату — небезызвестный уже драматург Всеволод.