Сергей Комяков - Запрещенная Таня

Миша молчал.

— Значит тебе мало ленинградской поэтессы, которой ты добивался год? И ты не хочешь делить е ни с кем? Совсем ни с кем и ни пи, каких условиях?

Миша зло посмотрел на ее и отошел к окну.

— А что до Грекова, — продолжила Татьяна, — и этого, как ты сказал, Бережкова, то они были моими любовникам последние три года. Оба сразу. И мне это нравилось. Плохо, что мы не помешались втроем на кровати, и приходилось это делать на полу. Впрочем, почему трое? Четверо. Ведь был еще и Коля. Дорогой, ты возьми и представь все эту картину!

— Ты меня специально провоцируешь? — наконец сказал Миша.

— Да, — просто ответила она, поставила ногу на табурет и покачала бедрами, — представь дорогой. Вот пройдет война. И через пять лет. Десять лет. О блокаде будут писать как о героизме ленинградцев в студеную пору. Все что будут знать те, кто родиться после нас это лишь передовицы наших газет. Передовицы, которым и мы сейчас не верим.

— И что? — спросил Миша.

— А то дорогой, что никто не подумает о том, что в этом мерзлом блокадном городе была жизнь. Была любовь. Что мы с тобой сношались как кролики. И были счастливы. Счастливы среди всего этого холода и смерти. И что жизнь возможна везде и всегда, а не только по поручению и наставлению руководящей всем коммунистической партии большевиков.

Он оторопело посмотрел на нее.

— Да, да милый. Может быть, наши с тобой отношения это даже больший мой ответ жизни, чем все стихи. И может мое поведение, все мои романы это лучшее завещание тем детям, которых у меня никогда не будет. Они, наши блестящие революционеры смогли подавить все. Все смогли закатать в асфальт. Они как Петр Великий на болотах и крови построили царствие свое, но укротить меня не сумели!

— Что ты собираешь? — испугался Миша.

— Я не собираю, дорогой! И не разбираю! Я говорю прямо, что никакая советская власть не может справиться с темпераментом одной красивой и неглупой русской женщины!

— Вот это, — Татьяна положила свою ладонь на низ живота, — перемылит всю советскую коммунистическую околесицу. И пока мы живем, как хотим, мы еще живы и еще в борьбе. А вот когда начнем жит по решениям управдома, райкома, обкома и наркомата, то скоро подохнем. Поэтому, никогда не упрекай меня в моих прошлых романах и похождениях.

— Прямо идеологическая база, — криво усмехнулся Миша.

— Да, база, — Татьяна подошла к нему, — можешь смело продолжить. Идеологическая база для блядства. А я тебе отвечу, что для жизни. Поверь мне, что женское тело пережило парей, переживет и коммунистов. Как бы они не объявляли себя бессмертными.

— Но ты — то при чем? — недоуменно спросил Миша.

— А при том, дорогой, что я жить хочу. Жить, а не коммунизм строить. Который никто и никогда не построит. Тем более с таким прекрасными, умными и образованными вождями как у нас. Пусть они запретили мне писать, что я хочу и работать где, и я хочу, но заставить отказать от любви они не смогут. И ты не сможешь. Никогда.

Подруги шли по весенней Москве. Раньше это называлось «пойти по магазинам», а теперь приобрело энергичное название «шопинг».

— Ты опять какая-то хмурая, — просила Вика.

— Наверное, навалилось все, и сразу, — ответила Танюша.

— Диплом и свадьба? — поинтересовалась подруга.

— Да.

— Но это не плохо. Закончишь учиться и начнешь новую жизнь. Ни этого универа, ни родительского гнезда. Пора жить своей жизнью.

— Пора, — кивнула Танюша, — я просто думаю, как тогда все было просто.

— Просто? — Вика даже остановилась, — если ты говорила, что тогда ни еды, ни одежды не было. Они в коммуналках жили.

— Это да, — сказала Танюша, — но вот представь, какие были нравы. Она хотела родить от одного, уехала в Москву, а когда вернулась, то оказалось, что он умер. А она через день уже с другим была.

— Бедная, — покачала головой Вика.

— Ты так думаешь, — поинтересовалась Танюша.

— Да, так только от отчаяния можно.

— Или от желания выжить.

— Жить.

— Хорошо, жить.

Вика посмотрела на переход забитый разноцветным народом:

— У нас все по другому. У нас любовь выражается не в то, чтобы делиться последним куском.

— Да, — улыбнулась наконец, Танюша, — сейчас любовь это когда молодой человек дает свою карту и пин код от нее.

— Конечно, — согласилась Вика, — дать свою карту это не тоже, что дать ключи от машины.

— Даже если это новый «Мерседес».

— Да! — выкрикнула Вика и тихо сказала Танюше, — мой-то представляешь, что отчудил. Отдал мне свою карту. Я и думала, что он все по серьезному. Думала он мне предложение сделал. Теперь дождусь его хорошего настроения и насосу на свадьбу в Таиланде. Он и не так прост. Я сначала все никак не могу понять, почему он ее назад не берет. Ведь у него тоже есть расходы. А потом я смотрю, а он такой хитрый, хитрый, хитрый дал мне не зарплатную карту, а другую. И кидает иногда на нее сотню другую. Это я получается как любовница у него. А своя карта с зарплатой у него у сердца.