Валерий Поволяев - Три дочери

Так и Мосолков: бросил в майора кирпич, и устыдился этого шага – то, что проходит с одними, с другими не проходит никак. Озадаченно потер рукою шею: надо бы как-то повиниться перед майором, исправить ошибку. С другой стороны – не бросаться же за ним вслед, не стелиться же скатертью. Повернулся, чтобы засечь, к какому вагону пошел майор.

Майор ловко перепрыгнул через шпалы, сложенные у полотна двойным рядом, пошел вдоль поезда. Движения у него были аккуратные, точные, шаг ровный: из своего переполненного чайника он не пролил ни капли.

Забрался майор в тот же вагон, в котором ехал и Мосолков, в следующий миг вагон накрыло облаком пара – по ту сторону поезда сновал маневренный паровозик, таскал чего-то, лязгал буферами, пищал, пускал пар – пару от него было, как от огромной мощной машины, видать, что-то было проедено в паровозике, в котле прогорела дырка, полетели вентили, отвалилась нужная гайка, раз одним только дыханием он мог накрыть целый состав: пару много, а толку мало.

– Поторопись, граждане пассажиры, – привычно подогнал Мосолков очередь, будто всю жизнь занимался этим, – поезд отходит. Пошустрее наливай кипяточек! Отходим, отходим!

Собственно, Мосолков и впрямь боялся, что поезд отойдет – не проводница же выделила на стоянку пятнадцать минут, кто-то другой, а тот может и передумать. С другой стороны, Мосолков оставил в вагоне полевую сумку с документами, – сумку в следующий раз надо будет брать с собою – мало ли чего! Береженого Бог бережет.

В вагоне Мосолков быстро нашел место, где сидел майор – в предпоследнем купе, если можно было так назвать жилой отсек общего вагона, – в углу у окна; майор успел развернуть книжку и углубиться в нее. Рядом с ним расположилась бабуля с бородавчатым подбородком и лихими усами, для которых бедовой старушке надо бы завести специальный гребешок, но она их расчесывала пальцами – раскарябывала, поправляла, облизывала языком.

На нос бабуля натянула очки с толстыми стеклами, отчего живые карие глаза ее так увеличились, что занимали чуть ли не четверть лица. На коленях бабуля держала объемный узел – так, похоже, и ехала, не выпуская его из рук. А сосед с золотыми парадными погонами бегал для нее за кипятком, приносил в графине с завинчивающейся крышкой.

Справа от нее, у окна, сидел, значит, майор, а место слева было забито узлами, судя по завязкам – бабулькиными. «Бога-атая бабка, – улыбнулся Мосолков, – если тряхнуть, звона много будет». На скамейке напротив сидели трое фезеушников в гимнастерках с железными пуговицами, с невзрачными незапоминающимися лицами, будь одеты они в другое – и выглядели бы по-другому, серая унылая форма обезличивала их.

Чайник с кипятком, который принес им сосед-майор, – сами они не выходили из вагона, боялись отстать от поезда, – стоял на полу, на клочке газеты. Фезеушники ожесточенно скребли себе пальцами затылки – соображали, где бы достать пару сухарей, чтобы попить чаю. Скользнув взглядом по фезеушникам, Мосолков тихо позвал:

– Товарищ майор!

Майор, углубившийся в книгу, даже не шевельнулся, голос Мосолкова вообще не дошел до него; узкое бледноватое лицо было усталым – читая книгу, этот военный словно бы жил какой-то своей, особой, параллельной жизнью, никак не смыкающейся с жизнью усатой очкарихи-бабки и серых фезеушников, и вполне возможно, что вырви его сейчас Мосолков из той, параллельной жизни, то поплатится за это. Нет, не резкой отповедью, а досадой, внутренним недоумением, осознанием собственной неловкости, которую ему придется заглаживать. Мосолков уже было отступил назад, в коридор вагона, но в последний момент сдержал себя: все-таки не привык откатываться на тыловые позиции.

– Товарищ майор! – снова позвал он, уже громче.

Майор на этот раз услышал, положил книгу себе на колени. Лицо его было беспристрастным, как у разведчика, идущего на задание, но и беспристрастность никогда не бывает одинаковой, она всегда разная, – беспристрастность этого майора была мягкой. А вообще лицо его было добрым. Увидев Мосолкова, майор приподнялся с лавки, произнес не по-военному:

– Добрый день!

– Товарищ майор, давайте сделаем так, чтобы день этот действительно был добрым, – проговорил Мосолков напористо, очень напористо произнес, как в атаке на хорошо укрепленную высоту.

Майор шагнул к двери, к Мосолкову, протянул руку:

– Савченко Юрий Николаевич.

– О! Тезка! – воскликнул Мосолков, – только по отчеству я не Николаевич, а Ионович. Чеховское отчество. И фамилия у меня, можно сказать, коровья либо лошадиная, так же, как у Чехова – Мосолков. От слова «мосол». – Он перетащил майора через невидимый порожек купе, отмеченный плоской железной рейкой. – Через порог нельзя здороваться, товарищ майор.