Вильям Козлов - Карусель

Вот так, Андрей Волконский, безродный человек с чужим именем и фамилией, никому ты не нужен, да, наверное, и тебе никто не нужен, раз ты, разведенный свободный мужчина, не мог справиться с женатиком, обремененным детьми, а теперь алиментами... Он все отдал Ирине, и она это оценила. И стоит ли мне винить ее? Ворвался незваный в ее квартиру, наскандалил, прогнал почти мужа, насладился в последнюю белую ночь красивой желанной женщиной — Толстых все ей простит! — и решил, что она, Ирина, теперь навеки его? То есть моя...

Ирине было всегда хорошо в постели со мной, она сама об этом говорила, возможно, если я захочу, мы и впредь изредка будем встречаться с ней. Александр Ильич боготворит ее, на руках будет носить, стерпит и это. Но я не пойду на такую подлость. Если уж на то пошло, и Ирина, которая уступила моему напору, и Александр Ильич, который отступил, когда следовало бы ему проявить себя мужчиной, — оба они не вызывают у меня ненависти... Я теперь буду все анализировать, копаться в себе и в их душах, поступках. Почему все так случилось? В наше время такая любовь, как у них, — редкость. Чтобы способный ученый, доктор наук ради женщины бросил все — такое не часто случается. Так стоит ли мне их осуждать? Или Свету Бойцову? Женщины интуитивно тянутся к лучшему, им ближе мужчины, которых они понимают, пусть даже не любят, но знают, что те их обожают. Ведь чаще всего женщина чувствует себя несчастной, когда она сама любит, а не наоборот. Любовь — это рабство. Так не лучше ли повелевать, чем быть рабыней?..

Я уже знал, что Ирина и Толстых войдут в мой роман, знал, что буду днем и ночью думать о них, и не как уязвленный ревнивец, а как писатель, познающий сложные характеры. Конечно, они будут в романе иными, чем в жизни. Я что-то придумаю, дополню, разовью... Неужели для того, чтобы написать новый роман, всякий раз нужно набить шишку на лбу? Да что шишку? Грохнуться лицом в грязь, испытать почти физическую боль, разувериться в себе... Не зря же я глазею на себя в зеркало? И презираю! Найти верную жену не могу вот уже почти десять лет! Встречаю женщину, влюбляюсь в нее, как мальчишка... ну, хорошо, пусть это увлечение, а потом — крах, разочарование, унылое созерцание на берегу синего-синего озера у старого разбитого корыта... За что же меня так наказывает моя золотая рыбка?..

Природа не терпит пустоты. Давно всем известная истина, только мы ей не придаем особенного значения. Этим я утешился после того, как я трижды плюнул на свое отражение в зеркале, правда, потом тряпкой тщательно протер его... И здесь я поймал себя на мысли: а ведь ты, Андрей Волконский, и страдать-то по настоящему не умеешь! Плюнул, стер и все по-прежнему?.. Все твои терзания, страдания уже начинают принимать литературно-художественную форму. Ты уже видишь себя, Свету Бойцову, Ирину, Толстых в ином, пока не реальном мире...

Когда зазвонил телефон (мне его только вчера подключили, — я сохранил старый номер), я и не вспомнил, что природа не терпит пустоты, даже забыл, что я действительно пуст, как табакерка, из которой вытряхнули последние крупицы табаку. Я снял трубку и услышал знакомый голос, но сразу не узнал, кто это.

— Ты в городе? — журчал женский голос, в который старательно были вплетены нотки радостного удивления.

Когда я сообщил, что недавно приехал из Москвы, голос окреп, увереннее зазвучал:

— Вот что значит флюиды... Я тебе не звонила целую вечность, а когда вдруг позвонила — ты в городе и один?

Ей не откажешь в проницательности! На всякий случай я спросил, кто это.

— Уже забыл! — мягко пожурил меня знакомый, немного резковатый голос. — Люба... Та самая Люба, которой ты книгу подарил с трогательной надписью.

— Люба? — туго соображал я. Книг я много кому подарил, но раз так долго не могу вспомнить, кто это, значит, не столь уж мы близкие знакомые, хотя она и называла меня на «ты».

Наконец мы выяснили, кто она. Да, с Любой мы встречались несколько раз, самое большее — три. В прошлом году. Причем только благодаря ее удивительной настойчивости. Она мне не нравилась как женщина, однако как собеседник была интересной. Познакомились мы на какой-то читательской конференции, где она была организатором. Для этой встречи она даже где-то по большому знакомству раздобыла несколько пачек моей последней, недавно вышедшей книги. Так что я мог ей и подписать. Теперь я окончательно вспомнил, что сам купил у нее в киоске несколько экземпляров своей книги...

— Я чувствую, тебе так одиноко... — ворковала она в трубку. — Хочешь, приеду?