Вильям Козлов - Карусель

— Ты думаешь, я всегда буду один? — вяло возразил я.

— Думаю, что да, — улыбнулась она.

— Я провожу тебя...

— Не надо, — поспешно вырвалось у нее. — Отдыхай...

Мне бы обратить внимание и на это... Почему она не захотела, чтобы я ее проводил? Может, потому, что обязательно взял бы с собой черную сумку, где лежал бумажник?..

Закрыв за ней дверь, я спрятал бутылку с недопитым коньяком в буфет и, не раздеваясь, завалился на кровать.

На следующий день я лихо разбежался в сберкассу на Литейном проспекте заплатить за телефон и квартиру, сунулся в свою сумку за бумажником, где находились все мои наличные деньги, и ахнул: бумажника с 750 рублями не было. Лежали в отделении писательский билет, документы и накладные на ремонт квартиры, даже адреса кооперативов, которые предлагали свои услуги по мелкому ремонту, — все было на месте, кроме бумажника. Тут мой мозг лихорадочно заработал: что случилось? Куда я его подевал? Не спрятал ли вчера в шкаф под белье? Но, как говорится, сердце вещало: бумажник украли! И кто украл, мне тоже становилось ясно...

Вернувшись домой, я все обыскал: а вдруг на меня нашло, и сам от себя спрятал? Но через час бесполезных поисков мне стало ясно, что бумажник вчера вечером перекочевал из моей черной сумки с четырьмя отделениями в матерчатую сумку Любы. Теперь стало понятно, почему она топала в комнате, когда я выходил на кухню, почему вдруг так заспешила, да и алчный блеск ее глаз можно было теперь объяснить...

Мне стало так тошно, так омерзительно на душе, что я бросился в гараж, сел на свою верную «Ниву» и в тот же день укатил в деревню...

И вот я снова в Петухах. Иду по знакомой дороге в сторону Федорихи, над головой журчат жаворонки, над высоко поднявшейся рожью пролетают чайки. Когда я поравнялся с одинокой березой, надо мной стали с жалобными криками носиться два чибиса. Наверное, близко гнездо. Милые птицы, меня вы можете не бояться, я никогда не посягну на вашу собственность. Небо над головой прозрачное, почти зеленое, как вода в чистом аквариуме. И продолговатыми белыми рыбами плывут по нему небольшие облака. Пахнет скошенной травой, черемухой. Но меня нынче не радует благословенная тишина, не волнует окружающая красота. Взгляд мой равнодушно скользит вдоль травянистой дороги со следами луж. Всего две недели меня здесь не было, а как все вокруг изменилось: буйно поднялась трава, на метровую высоту вымахали злаки, зеленые камыши и осока красиво обрамляют пологие берега Длинного озера. А уезжал, еще ржавыми хохолками проглядывал прошлогодний тростник. Теперь его не видно. Мягко светятся на солнце сосны на том берегу.

Все это мое сознание отмечает машинально, мне не хочется остановиться, как обычно, полюбоваться на тихое, будто застывшее озеро — к вечеру с него исчезает рябь и оно зеркально отражает всю окрестность, — послушать жаворонка, проводить взглядом молчаливую цаплю.

На душе у меня слякотно, как в осеннее ненастье. Я бежал из Ленинграда, не сделав и половины своих дел. Я не раз уже замечал за собой такую штуку: просидев в одиночестве с месяц — полтора в деревне, на славу поработав, я, приехав в город, стремился поскорее встретиться со знакомыми. Короче говоря, я всех в этом мире любил, все были мне приятны, даже те, кто не испытывал ко мне добрых чувств. Я возвращался к ним из другого мира, где ритм жизни иной. Наверное со своей говорливостью, готовностью всем сделать что-либо приятное я выглядел странным в их глазах.

Разве я провел бы с Михаилом Дедкиным час или два, если бы не разлучался с ним на полгода-год? Просто не сел бы за один стол, а тут все забыл и беседовал с ним, Тодиком и Додиком, Сашей Сорочкиным... И ведь отлично знал, что они мне не друзья, а уж если откровенно — враги. Знал, но встать и уйти не мог. Потому что соскучился по людям! И хорошим и плохим. Иначе бы не сказал Любе: «Приходи!» Не может быть человек долго один на один со своей изматывающей душу работой.

Я не заметил, что нынче изменил свой маршрут и вместо того чтобы повернуть на стыке двух дорог назад, пошел дальше. Там, впереди — заброшенный хутор: два дома без окон, полуразрушившиеся хозяйственные постройки. Кустарник подступил к самым окнам, из-за крапивы крыльца не видать. Я слышал от соседа, что оба дома продаются, но кому они нужны на отшибе? Да и руки здесь нужно по-настоящему приложить. За хутором — болото, на котором обосновалась цапля, а дальше — пионерлагерь. В грибной сезон здесь прямо возле металлической ограды лагеря можно собирать маслята и рыжики. Лагерь раскинулся на берегу красивого большого озера Жигай. Удивительно, как много тут настроили! И каждый год что-то новое строят. Деньги-то девать некуда...