Вильям Козлов - Карусель

Под конец его все-таки порядком развезло, прощаясь со мной на лестничной площадке, он панибратски похлопал меня по плечу, подмигнул и, пьяно улыбаясь, произнес:

— Выходит, мы с вами молочные братья, Андрей?

— Братья? — не сразу сообразил я, что он имеет в виду.

— Хор-рошая была девочка Света Бойцова! — рассмеялся он.

— Была?

— Я с замужними предпочитаю дела не иметь... На наш век хватит и холостых! — жирно хохотнул и пошел к лифту.

— У Светочки есть один маленький секрет... — дожидаясь идущей снизу кабины, повернулся ко мне Николай Семенович. — Маленькая... — и он противно захихикал. Если у меня и были какие-то сомнения, что он говорит правду, то теперь и они отпали. В отличие от самой Светы, ее «крутые мужики» хвастливы и болтливы...

Я вернулся в комнату, одну за другой залпом выпил две рюмки коньяка, подошел к зеркалу и долго смотрел на себя.

— Молочный брат... — пробормотал я. — Интересно, много у меня в Ленинграде таких молочных братьев?..

Выпитый коньяк в тот вечер сыграл со мной злую шутку: убрав со стола и надев новую сорочку, я отправился на Владимирскую площадь. Если до встречи с начальником торга я думал, что у меня две женщины, то теперь осталась одна.

— Ирина Андреевна Ветрова и завлабораторией товарищ Толстых уехали из института сразу после обеда. Очень торопились, потому что их самолет улетал на юг через два или три часа.

— На юг? — обалдело переспросил я.

— Не запомнила, то ли в Минеральные Воды, то ли в Симферополь, — словоохотливо делилась со мной пожилая вахтерша в синей форме и с пустой кобурой на поясе. Я с ней уже не первый раз беседовал.

— Александр-то Ильич жену и двоих детей бросил ради этой... вертихвостки с ангельскими глазами! Бывшего мужа довела до смерти, теперь задурила голову хорошему человеку. И шикарную квартиру оставил на Охте, и всю мебель... Я думаю, они переведутся отсюда в другой институт, а впрочем, кто их знает: теперь люди никого не стесняются... Вон Сонечка из бухгалтерии на глазах у всех вешается на шею зам. директора по хозяйству Сидоркину, а он, считай, в три раза старше ее... У него жена умерла, дети взрослые, сами по себе, в Солнечном дача, машина, трехкомнатная квартира, а у Соньки-то ничего, кроме круглой задницы и смазливого личика...

— Вы уж не давайте в обиду Сидоркина... — криво улыбнулся я, выходя из проходной на душную, раскаленную улицу.

На всякий случай я поймал на Рубинштейна такси и съездил в Веселый Поселок: дверь мне никто не открыл. Моя ненаглядная синеглазая Ирина уже, наверное, приземлилась в Минводах или Симферополе и едет по красивой горной дороге в какой-нибудь дорогой санаторий. Толстых-то, оказывается, очень предусмотрительный товарищ! Он ей оформил отпуск не на понедельник, а на два дня раньше. И себе тоже. Успел раздобыть и путевки. Может, они уже и поженились? А я так невежливо обошелся с ним в квартире Ирины... Но какова она-то? Ни слова об этом! Дескать, старый друг, мы дружим с ним и всегда будем дружить... Вот и додружились! А я опять остался с длинным-длинным, как у Буратино, носом...

Дома я долго разглядывал себя в зеркало: вроде бы мужественное лицо, умные серые глаза, волевой подбородок, в волосах не заметно седины, нет и намека на плешь, спортивная фигура, широкие плечи... Ну почему мне так не везет с женщинами?! Внутри гложущая пустота, в зеркале я вижу лица бывшей жены Лии, потом Светы Бойцовой и наконец Ирины... Смотрят на меня и усмехаются. Уж они-то знают, почему я такой несчастливый. Красивым женщинам нужно все отдавать, в том числе и себя самого. Впрочем, это не мешает им нам изменять. Я же отдаю им лишь то, что можно взором окинуть: себя, благополучие, комфорт, а ум мой не принадлежит им. Он и мне не принадлежит — только работе. Поэтому, наверное, я для них скучный человек, или, как они говорят, не от мира сего. И подолгу быть им рядом со мной противопоказано: они не понимают меня и никогда не смогут понять. Не оттого, что я такой уж сложный, просто моя работа для них — это неразрешимая загадка. Им никогда не понять, что если тебя никто не подгоняет палкой, по утрам не звонит будильник, не ругает начальник, то за каким чертом ты изо дня в день сидишь за письменным столом с отсутствующими глазами и рассеянным для всего мирского вниманием, углубленный куда-то внутрь самого себя и явно неудовлетворенный? Кто тебя заставляет? Почему не едешь за границу, не отдыхаешь в лучших здравницах, не встречаешься со знаменитыми людьми? Вместо всего этого сидишь в каких-то никому не известных Петухах или, как все называют мою деревню, — Индюках, Гусаках, Утках... Наверное, мои знакомые женщины считают меня ненормальным, чокнутым на своей работе, результаты которой не сразу заметны. Что я на днях предложил Ирине Ветровой? Себя, свой паспорт, Петухи? А Толстых пожертвовал семьей, детьми, может, даже работой ради нее и повез не в глухую нищую деревню, а на курорт, на Черное море, а возможно, они из Ялты или Одессы отправятся в круиз по Европе...