Вильям Козлов - Карусель

— Гоша ведь тоже последнее время пил, — сказал я. — Помнится, он говорил: «Такого я роду, что на полный стакан глядеть не смогу» и еще: «Такая натура моя: что ни сыму с себя, то и пропью...»

— Сколько водка талантливых русских людей сгубила! — покачал головой Сергей Александрович, глядя на мокрую дорогу.

Был он в модной темно-синей куртке, которые называют «танкер», чисто выбрит, на круглых полных щеках — здоровый румянец, узкие с зеленцой глаза — зоркие, разве что на шее выделяются дряблые складки. Поймав на себе мой изучающий взгляд, Воронько усмехнулся:

— А ведь я с Гошей часто встречался, рекомендовал его в Союз писателей. Серьезный был прозаик-деревенщик.

У красного светофора мы догнали синий автобус с черной траурной каймой. Дверь приоткрылась, оттуда выглянул Суков, помахал нам рукой с черной повязкой и сообщил:

— Латинский скончался. Боровому наш шофер передал...

— Веселая у тебя работенка, — опустив стекло, крикнул ему Воронько из своей машины.

— Кому-нибудь надо же и этим заниматься, — развел руками Суков. Лицо у него подозрительно порозовело, а в глазах — блеск. Неужели уже начали поминать Гошу прямо в автобусе?..

Вспыхнул зеленый свет, Воронько тронул с места «Волгу», она дернулась и чуть не заглохла. Выругавшись, Сергей Александрович прижался к тротуару и, не выключая мотора, стал вылезать из кабины.

— Садись за руль, Андрей, — сказал он. — Глаза застилает, да и руки что-то не слушаются... Не хватало еще нам в кого-нибудь врезаться... на радость Осинскому и Сукову...

— Сукову? — удивился я.

— А ты знаешь, Андрей, — усаживаясь на мое место, проговорил Воронько. — Он ведь эту работу делает с удовольствием.

— Бездарь закапывает таланты в землю... — без улыбки мрачно пошутил я.

— Они, Андрюша, они убили Георгия, царствие ему небесное... — после паузы проговорил Сергей Александрович. — А вот теперь, когда похоронили, начнут лицемерно сокрушаться, дескать, какой талант потеряли...

— Да нет, — заметил я, — они и после смерти умеют мстить! Вспомните хоть Есенина. Сколько лет его замалчивали?..

— Неужели все так и будет продолжаться?

— Такое не может продолжаться, — твердо произнес я.

— Твоими бы устами мед пить... — вздохнул Воронько.

— Я верю в это, — сказал я.

— Блажен, кто верует... А я боюсь, что на моем веку ничего уже не изменится, — понурив большую плешивую голову, проговорил Сергей Александрович.

Дождь кончился, откуда-то из-за мокрых крыш вырвался яркий луч солнца, полоснул поперек дороги, на тысячи огненных осколков разбрызгался на витринах магазинов, стеклах зданий.

Полоса неприятностей и неудач началась еще до поездки моей в Москву, сразу после расставания с Ириной Ветровой, точнее, после моего звонка в институт, когда Александр Ильич Толстых холодно сообщил, что Ирина не придет на свидание ко мне, потому что у нее ученый совет. Наврал мне ее шеф: не было никакого совета. Потом поездка в Москву, похороны Георгия Горохова... Попытался было заняться квартирными делами, снова пошел к начальнику торга. Оказалось, он знает меня как писателя, читал две мои книги, а когда я заикнулся, что готов подарить ему с дарственной надписью еще одну, последнюю, он расчувствовался и заявил, что ради такого случая — как выяснилось, мои книги любят его жена и дочь, — стоит поехать ко мне и лично получить экземпляр. Лицо у него круглое, розовая лысина, густые ершистые брови и очень подвижные губы: они то вытягивались в трубочку, то двумя пельменями расползались по лицу, то сжимались в подкову. Причем, дядя — с чувством юмора и своеобразным обаянием. Дело шло к концу рабочего дня, и мы отправились ко мне на улицу Жуковского. Я предупредил начальника, его звали Николай Семенович, что у меня всего четыре деревянные табуретки и стол, правда, красного дерева и с мраморной крышкой, он посмеялся, сочтя это за юмор, и мы поехали ко мне. Я был уверен, что у начальника из сферы торговли есть служебная машина, но, как выяснилось позже, он оказался весьма предусмотрительным товарищем: зачем лишние свидетели, разговоры?..

Будучи по натуре человеком гостеприимным, я зашел в винный магазин — начальник скромно остался на тротуаре — и купил две бутылки довольно дорогого коньяка, лишь он и красовался на витрине. Зато и очереди никакой не было. Решив, что одной ему вполне хватит — я пить не собирался — вторая пусть стоит у меня про запас, все равно нужно будет новоселье справлять...