Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Захарченко, мне показалось, даже улыбнулся — и принял пас:

— Видишь? — спросил он у смотрящего; мне показалось, что он хотел его пихнуть в плечо, но удержался. — Ты видишь? Он сказал: вся Украина. Мы сегодня присоединили Украину к Донбассу.

— Надо дезавуировать, — сказала эта заведённая машинка.

— Нельзя перечить воле императора, — сказал я, разминая плечи и потягиваясь, как от лёгкого недосыпа. — Никто ничего не будет дезавуировать. Это нелепо.

Смотрящий, наконец, добавил эмоций — и посмотрел на меня не просто как на графин, а как на графин, который плеснул в него водой, и снова стоит себе.

Тут вступили сразу и Казак, и Ташкент. Доводы их были не столь радикальны, но они прикрывали Главу, и взывали к здравому смыслу — причём не самого смотрящего, а кого-то, кто послал его к нам.

Смотрящий сидел с тихо страдающим от нашей глупости видом. Ему хотелось нас убить, сжечь, смести в совок, ссыпать в пакет, аккуратно поправить скатерть, спросить у официантки: сколько остались должны люди за этим столиком? — заплатить, тихо уйти, ничего не думая, забыв эту тщету.

…Есть смысл осознать — ведь мы не осознавали тогда, — что одновременно происходило в мире.

Немецкий канцлер почему-то испугалась больше всех. Возможно, ей позвонил американский президент, которого разбудили ночью: мистер президент, кажется, Россия захватила Киев. Вернее, ниспровергла Киев. Киев больше не владеет Украиной.

Немецкий канцлер попыталась постичь ситуацию, но не смогла. Она позвонила в Москву, но там ей ничего не ответили.

Дело в том, что Москва тоже ничего не понимала.

Тогда немецкий канцлер позвонила президенту Украины Петру Порошенко и спросила его, где он.

«Я в Грузии», — сказал он, не зная, о чём пойдёт речь, но заранее чувствуя себя виноватым, потому что действительно был виноват во многом, и только врождённое бесстыдство спасало его на переломах судьбы.

— Как в Грузии? — удивилась канцлер. — Вы уже сбежали?

— Нет-нет, я не сбежал, почему сбежал? У меня официальный визит, — сказал Порошенко.

— Вам надо немедленно выступить с заявлением по поводу Малороссии.

— Какой Малороссии? — удивился Порошенко.

— По поводу переноса столицы из Киева в Донецк, — сказала канцлер.

— Почему? — снова удивился Порошенко.

— Смотрите новости. Я не могу сделать заявление раньше вас. Сначала вы сделаете заявление, потом я. Таков порядок.

Порошенко бросился читать новости, но поначалу тоже ничего не понял. Он позвонил в Киев и спросил, всё ли там нормально, не висят ли на государственных зданиях донецкие флаги. Его собеседник выглянул в окно. Не висели.

Порошенко всё равно принял решение немедленно свернуть визит и вернуться в Киев: а то мало ли.

Сложно вообразить, сколько американских аналитиков в тот день подняли чуть свет: немедленно разобраться и дать справку по ситуации: что там задумала Москва? Стоит ли выводить авианосцы, или можно немного подождать.

…Из кафе мы, оставив смотрящего ни с чем и, кажется, даже не заплатив, — может, он и заплатил? — уехали домой к Захарченко: и я убеждал, убеждал, убеждал Главу ничего не менять, выждать день, два, три.

Заодно я догадался вот ещё о чём: Глава, деваться некуда, был зависим от Москвы — не лично, но через вверенных ему донецких людей, которым был нужен хлеб и свет; Ташкент был зависим от Главы, а на Москву смотрел как пирамиду Хеопса, в которой живёт живой фараон; Казак, хоть и отвязался от кремлёвских, благоразумно считал, что усугублять не стоит… Зато я чувствовал себя совершенно свободным. Я никому ничего не был должен. Моё имя зависело только от меня. Моё прошлое я выстроил сам. Примерно то же самое я собирался делать со своим будущим. Но вообще вёл себя так, что будущее моё могло оказаться более чем обозримым, и, если жизнь измерять алфавитом, я вполне мог оказаться сейчас где-то на букве «э».

Возможно, что я себе льстил, — но даже эта лесть весила на весах достаточно, чтоб я мог разговаривать, невзирая на лица.

Это приятное состояние: независимость. Из него можно делать воздушные кораблики и запускать их по воздуху. Больше, собственно, ничего.

Но самое главное, что выяснилось: мировая политика рукотворна.

По мне, так это удивительное открытие.

Ташкент подкинул идею, Казак продумал, я, добавив два слова и проставив три запятых, объявил вслух, Глава кивнул головой: одобряю, — и тут: боже мой, сорок тысяч курьеров, еле разобравшийся в ситуации Порошенко пролепетал нечто невнятное, только тогда, наконец, высказалась и канцлер, американские чины стучали в свои воинственные бубны, их президент не выспался и целый день третировал жену, — причём Москва продолжала задумчиво молчать, и в этом мир продолжал видеть некий замысел, подозревать начало партии, — а Москва между тем думала: вот твари донецкие, вот что за такое?