Юргис Кунчинас - Менестрели в пальто макси

Знаешь, о чем я думал по воскресеньям, пока на нарах лежал? Ну уж! О тебе - меньше всего. Думал я - нет, ты послушай - думал: выйду из этой клетки, накуплю — думал я - белого хлеба, масла, мармелада, сыру, колбасы, сахару, чаю... Толсто-претолсто намажу масло, а сверху положу сыр, на него мармелад - сливовый или там яблочный, не важно! И буду пить чай — ага, просто чай, необязательно чифирь. Буду жевать медленно, куда спешить! - смачно, и буду слушать концерт по заявкам... А еще думал: вот возьму и сам напишу на радио, сам себе пошлю музыкальный привет. На выдуманную фамилию, я-то буду знать. Ну, скажем, Стасику Реклайтису Вера Кайзер посылает... Реклайтису, проживающему на Заречье, по улице Маргитес... нет, ни улицы, ни номера они никогда не объявляют... посылает... что она может мне послать? Как ты думаешь? Может, эту, знаешь... Ку-уда идешь... Холодный дождь и ве-етер... Никто тебя мне не вернет... А ты одна моя на свете!.. Ни хрена! Вот-вот, эту часто поют. Куда иде-е-ешь... Не затеряйся в мире... По радиоволнам... Эй, кажется, я опять перебрал? Ты не хочешь? Ну, спи, спи... Потом еще разик сгоняем черта в ад. Как этот писал, хо-хо... декамерон... Все-таки иногда что-нибудь промемекай. Мне покажется, кто-то слушает, все веселее базарить. Не пойму, что это со мной такое — только подопью, обязательно охота выбазариться. Базарил и базарить буду - так и писатель один сказал, я слышал. Он хотел про меня написать, потом передумал. Говорит, он только юморное сочиняет, мне, мол, не понравится. Ага, ты уже в порядке, хорёчек? Рад видеть. Сейчас, сейчас, тебе положено. Дуй! А я сделаю-ка ерша - даст как следует. Сейчас закончится эта симфония, и запустят самое лучшее. Челентано! Пугачиха! А Высоцкий — ух ты!

В общем, и так далее. Ага, Челентано уже пропел. Что теперь пошлют по волнам своего эфира? Я бы хотел еще «Возвращаются ребята...».

Валюкевичюте, что ли, поет. Ва-азвращаются ребята... Исполины... Ну, это не про нас. Ого! Нет, ты слушай! Надо же, так угадать! Прямым попаданием! Крутани погромче! Можно сказать, специально для меня. Ух ты, жаль громче не берет. А то бы на всю катушку... Ис-по-ли-и-ны! Словно вихри! Мурашки по спине! Будь здоровенька! Хор-р-рош! Молчи, не ори. Поболит и перестанет... Нечего столько пить. Еще! Словно вихри! Что ж, пора вставать, что ли. Эй... эй, ты! Чего ты, горюшко? Ам-м! Скажи что-нибудь! Чего ты... бля, никак готовенькая? Хрюкала, хрюкала... минуточку? Тюх, тюх - по щечке, по щечке. Да что же это... готовая, правда... Не шевелится. Эге, надо поскорей уносить ноги. Только, прости, дорогая, возьму у тебя эту трехрублевку. Знаю, где заныкала, тама... Эй, шлюшенция, кончай царапаться! Ну и курва ты! Думал, правда, хана. А она-то... Я хвать, она - цап! А как прикинулась-то! Трясешь ее, вертишь, по щечкам хлопаешь. И не стыдно, кобылушка? Как не выругаться! На тебе, на-ка! Теперь можешь плакать. Всё! Пошутили и хватит! Трешка все-таки у меня.

Схожу, возьму еще пива. Сама сходишь? Когда нам хватало? До вечера еще далеко. Только, слышь, мигом! Ну и концерт по заявкам, никогда такого не было. Идешь? На вот шестнадцать копеек, возьми заодно пачку «Примстона» 4 4 Шутливое название сигарет «Прима». . Как кошка, ну, точно кошка. Уж холодеет, уж и коченеет, а как вскочит! Ничего, ничего... Не сегодня - завтра, когда-нибудь. Знать не дано... Одно счастье... Эх, не все ли равно... А ведь пересрал, ишь, сердце как колотится... все из-за тебя... надо же, как стучит! Жди теперь дожидайся этого пива... все... хватит... да ладно... сплю... ага, сплю... я...

1991

Дружочек ты мой! Говоришь, знаешь, что такое Дно? Ну и? Дно - это почти то же, что Другая Жизнь, - говоришь, потряхиваешь каштановыми кудряшками и, чтобы я не разглядел твои редкие зубки, отворачиваешься, хихикаешь. Смейся, сколько влезет, а вот если окажешься на самом Дне, ой, поплачешь кровавыми слезами. Кровью изойдешь и соленым потом — он разъедает любую краску и безобразными пятнами портит вещи, постель, пол. Хотя... хотя, возможно, ты и знаешь, по крайней мере, где вход в это самое Дно.

Так внезапно нагрянула ты в мое съемное жилье на Мавританской улице, уверенно распахнула тонкую фанерную дверку в мои владения, пригляделась, потянула носом и упала без чувств. С полки свалились «Немецко-литовский словарь» Шлапоберского, пустая пивная бутылка и сапожная щетка. Ты упала в обморок! От всей этой духоты, спертого воздуха, от запахов, плывущих из кухни сударыни Клейн-Комар, от вони пригоревшей еды и помойного духа. Хорошо, что ты не вошла в кухню, где закисают мокрые тряпки, загнивают объедки, где в грязной постели разлеглась Старая Корова - она жалобно мычит: пи-ва! Да, во всем виновата, как мне кажется, она — Старая Корова, та самая Клейн-Комар. Мычала все громче да громче? Пи-ва! Что тебе оставалось? Прикрыла алый ротик розовой ладошкой и шлеп на пол - бесшумно укатился в сторонку зеленоватый флакончик лосьона. Я поднял тебя и уложил возле печки на матрац - один край его был измазан кровью, из другого торчала обгорелая вата. Кровь и пепел. На дворе сияло апрельское солнце, с потолка сыпалась штукатурка, мир просыпался в очередной раз, а ты лежала и не двигалась.