Владимир Ситников - Свадебный круг

— Замолчи, Макаев. Опять ты… Гарик, слышишь, никакой шкуры! — возвысила голос Надежда.

— Нет, я должен, я подарю, — упрямо сказал Серебров. — Но подарю тебе на память, Наденька. Тебе, понимаешь?

Серебров подумал, что, конечно, не Макаеву, а именно Надежде подарит шкуру. Ведь он по-прежнему любит Надежду так, как никто никогда не будет ее любить.

Оба они, и Макаев и Серебров, наверное, порядком поднабрались, раз он раздобрился так, что решил подарить шкуру, которая была его тщеславием, а Макаев вдруг решил, что шкура станет платой за его шефские старания.

— Гаричек! Никакой шкуры, — провожая его, повторила Надежда в коридоре.

— Ой, медведюшка ты батюшка, ты не тронь мою коровушку, — дурачился Макаев. — Надо, надо нам шкуру. Ты, Серебров, Надежду не слушай, слушай меня. Я всегда бываю прав.

Видно, сверхазартно расписывал Серебров красоты Ложкарей, а может, прельстила Макаева обещанная ему медвежья шкура. Так или иначе, но Виктор Павлович позвонил Маркелову и намекнул, что не прочь приехать, подышать чистым воздухом. Что следовало понимать под «чистым воздухом» и обсуждал теперь Маркелов, позвав в свой кабинет главного инженера Сереброва.

— Четвертинкой тут не обойдешься, — резонно сказал Маркелов, ковыляя по своему кабинету. — Все бастенько надо сделать.

Серебров был готов внести свой вклад: если потребуется, он может предоставить свою полупустую квартиру. Маркелов тяжело потоптался, вздохнул: квартира не то.

— Придется открыть «райский уголок», проткнуть туда дорогу, — решил наконец он и, напустив белого морозного пара, через форточку позвал Капитона, точившего лясы на конторском крыльце.

«Райским уголком» называл Маркелов пасеку на берегу лесного озерка, где стояла кряжистая старая изба, приспособленная под омшаник. Здесь устраивались хлебосольные гостевания с людьми нужными, полезными и просто приятными. Постоянным гостем был тут Николай Филиппович Огородов, а в более отдаленные времена разжигал веселье своей необыкновенной игрой на гармони Евграф Иванович. Такие встречи бывали в «райском уголке» обычно осенью или летом, а теперь все стежки замел февраль — кривые дороги.

Традиционная уха из карасей, грибовница из белых свежих грибов, мед в сотах были украшением летних встреч, а чем зимой подивить гостя?

— Без гармони плохо, — вздохнул Маркелов, намекая, что кстати был бы Огородов.

— Может, мне на гитаре побренчать? — с готовностью предложил Серебров, обходя разговор о «банкировой» музыке. Маркелов кисло усмехнулся — он был любителем гармони и считал, что ее не может заменить ни один из существующих инструментов, даже оркестр Большого театра. С гармонью же ничего не получалось: Серебров и Огородов в одной компании никак не стыковались. Сереброва не исключишь, он должен обязательно встречать своего знакомого, значит, надо приносить в жертву огородовскую музыку.

На пороге возник Капитон, досконально знающий, удастся ли к приезду гостей поймать рыбу на уху или с ухой «все глухо» и придется обойтись одними пельменями да жарениной.

— Как насчет рыбки? — спросил Маркелов и сел, устремив на шофера требовательный взгляд.

Капитон пожевал толстыми губами и сказал традиционно:

— Надо, так будет.

Он, как толовая шашка, был набит взрывной энергией, но не хотел ее тратить на слова. Он был готов лететь на своем «газике» — немедленно предупредить рыбака о том, что должен быть улов, и передать бульдозеристу не подлежащий обсуждению приказ: срочно расчистить три километра целика до старой пасеки. Все эти заботы поручал председатель Капитону, сказав три магических слова.

— Давай по-быстрому и бастенько.

Затем Григорий Федорович потер лоб.

— Ну, что еще, Гарольд Станиславович? Надо с кандибобером, пусть знают ложкарят, — и в его хитроватых глазах отразился задор тех лет, когда водил он под гармонь по улице парней своей деревни, чтоб раздоказать всей округе свою удаль, силу и неустрашимость.

— Может, лошадь с колокольчиком? — заикнулся Серебров. — Экзотика тоже нужна. Зимой — прелесть!

Маркелов встрепенулся, встал, тяжко скрипя половицами, потоптался по кабинету.

— А что, ничего. Такого еще не было, — сказал он и, схватившись за эту мысль, начал ее развивать: — Во-первых, не одну лошадь, а пару, во-вторых, сбрую украсить. — В его глазах уже загорелся деловой азарт. Он позвал счетовода Антониду Помазкину и потребовал хоть из-под земли добыть мастака по конным выездам дядю Митю.