Владимир Ситников - Свадебный круг

Над головой, развесив кабели, будто аксельбанты, плавал кран. Это тебе не ложкарская мастерская, где Ваня Помазкин считается богом, где Серебров иногда бог. Здесь же он пигмей, а вот Виктор Павлович — всемогущий, беспорочный, уверенный в себе. Слегка усталый и озабоченный, ловко и уверенно поднимался он по железным гудящим мосткам и лестницам именно на тот участок, который интересен гостю, и, широко поводя рукой, рассказывал, что еще он застал завод почти в старом обличье: делали дверные скобы, капканы, патефоны, а теперь вот асфальтовые укладчики. Пришлось за это бороться со старой «чугункой». Ох, сколько крови себе испортили, чтобы освоить новую и перспективную продукцию!

Серебров подумал, что он, наверное, к Виктору Павловичу несправедлив. Он ведь его, по сути дела, не знает. Может быть, Макаев — отличный специалист. Это он сам — мелкий придира.

Вначале Серебров шел вслед за Макаевым с неловкостью, возникшей от двойственного к нему отношения: он не любит этого человека, а вынужден вежливо улыбаться и слушать его. Но когда они поднимались по лестнице заводоуправления, Серебров уже был убежден, что не Макаев, а он сам ханжа, двоедушный человек. Он стремится сманить Надежду, все время толкает ее на измену, а Макаев выше всего этого, выше отчуждения и даже враждебности, которые укрепились в Сереброве. Они вели разговор, который шел вторым слоем, не соприкасаясь с тем, о чем думал и что чувствовал Серебров.

— Вообще-то, — уже в кабинете сказал устало Макаев, — шефство для нас — надоевшая обуза. Столько людей посылаем в колхоз, план трещит каждое лето.

Сереброва всегда бесили такие разглагольствования. Хотелось кричать о том, что индустрия поднялась на деревенских соках и что работают на заводах люди, родившиеся в деревне. От целинной эпопеи Нечерноземье в стороне не было. Сколько уехало туда бугрянских людей. Обезлюдело оно и оскудело, потому что отдало себя и уральским заводам, и целинным совхозам, и городам. Он напомнил Макаеву, что выросла и разбогатела «чугунка» на соках, вытянутых из деревни. Шефство — мизерная возвратная плата. К тому же порой вся городская помощь — не в коня корм.

— Да, — вздохнул Макаев. — Все это так. Оба мы правы, так что без предисловий, в сей же час… Что мы можем дать?

Сереброва удивляли, даже ошеломляли люди, которые легко и свободно могли распоряжаться стройматериалами, машинами: какая-то смелая широта и щедрость исходили от них. Таким был кирпичный бог Краминов, таким оказался Макаев.

То ли он хотел показать свое всесилье, то ли действительно обладал нерастраченными кладами, но разговаривать с Макаевым было неправдоподобно легко. С уверенностью и спокойствием человека, который отлично знает, как можно и нужно решать щекотливые дела, Виктор Павлович произносил улыбаясь:

— Это мы можем в порядке исключения. С арматурой трудно, но что с вами поделаешь. Бюрократическая мудрость гласит: лучше не сделать, чем не записать. Но я записываю, чтобы сделать. А вы напишите «слезницу», чтобы у нас было основание дать вам побольше.

Макаев окончательно разоружал Сереброва, лишал его последней возможности держаться холодно и отчужденно. Теперь Серебров сам себе казался мелким пакостником. Как можно ходить на торопливые воровские свидания с женой такого человека! Удерживало его от окончательного падения в своих глазах только упрямство.

Помня наказ Маркелова о закреплении шефских связей и о том, что покладистых шефов надо любить и ценить, Серебров предложил Макаеву продолжить разговор где-нибудь в более уютном месте. Макаев задумался.

— Я бы не возражал, будь это не в Бугрянске, а, положим, в Москве или даже в Костроме. Здесь же меня всякая собака знает. Кроме того, уж не тянет как-то. Не тот возраст. Не тот, — откидываясь в кресле, повторил Макаев. — Давай лучше ко мне домой. Надежда ведь рассвирепеет, когда узнает, что ты был и не зашел, — теперь уже Макаев уверенно вставил это «ты» и метнул взгляд на Сереброва. Уже не было в его глазах опасливой искорки, и уши не рдели. Значит, спокоен и уверен в себе был Виктор Павлович, а «ты» надлежало расценивать как благосклонность. И Серебров понял, что Макаев облапошил его. Он остался со своим вежливеньким и беспомощным «вы», а Макаев уже уверенно подшивал его на «ты». Вроде бы приближал к себе, а на самом деле создавал дистанцию.

«А бог с ним, если это ему нравится», — подумал с досадой Серебров.

Чего не хотел теперь он, так это оказаться у Макаева дома. Ему казалось, что произойдет непоправимое, потому что он рядом с этим уверенным, всесильным Макаевым падет в Надеждиных глазах, и тогда прощай все. Он цеплялся за последнюю возможность.