Владимир Ситников - Свадебный круг

— Прогноз страшный. Снегопад. Придется ночью убирать, — позвав Сереброва к себе в кабинет, сказал он. — Распорядись, чтоб летучка была готова. За руль сам сядешь. Капитона я тоже отправил на комбайн.

Массивный, неуклюжий, в валенках с галошами, в брезентовом плаще поверх полушубка, будто собравшийся на подледный лов, Григорий Федорович еле втиснулся в кабину, молча ткнул пальцем в стекло: жми вперед. Подъехали с черного хода к магазину, и Серебров, по распоряжению Маркелова, загрузил в кузов ящик с водкой, хлеб, в столовой принял пятнадцатилитровый термос чаю.

Всю ночь, с вечера до утра, колесили они по полям. Пересыпая поземку, завывал ветер, видно было дыхание, а комбайнеры работали.

— И как люди выдерживают? — вздыхал Григорий Федорович. — Каждый — будто сорока на колу. Когда вы, инженерия, удобные-то машины для севера придумаете?

И правда, у иного механизатора зуб на зуб не попадал, хотя одет он был в ватные брюки, работал в рукавицах.

— Концы отдаю вовсе, — простонал с комбайна круглоликий Ваня Помазкин и виновато улыбнулся в свете автомобильных фар.

— Один-то конец мне отдай, — неуклюже вылезая из кабины, откликнулся Маркелов. — А ну, спускайся, погрейся.

Ваня слез. Серебров знал свою обязанность: поднес парню ломоть хлеба с вареным куском мяса, а потом кружку горячего чаю.

— Для теплых краев комбайн делан, — жуя хлеб, говорил непослушными губами Ваня Помазкин. — Эх, гусеницы бы навесные. Не думают о нас южане. У них там тепло.

— Тяжело, Вань, но ты потерпи уж, а то снегопад обещали. Комбайн новый купим, с кабиной, — утешал Помазкина Григорий Федорович.

Серебров направлял машину по тряскому жнивью к новым комбайновым огням.

Объездив поля, Маркелов решительно ударил по колену рукой и сказал:

— На белогузовском поле, Гарольд Станиславович, сорок три гектара овса, давай-ка все комбайны туда сгрудим. Пусть домолачивают на своих местах и едут. — И Серебров вторично погнал машину к комбайнам. Метался в свете фар снежный вихрь и исчезал во тьме.

И вот они сползлись, эти измученные машины, на одном поле. Взмахом руки заставил их Маркелов выстроиться уступом. Комбайны выстроились и пошли в снежную мглу.

— Как танки на фронте, — проговорил возбужденно Маркелов, глядя на грузовики и комбайны. — Ну-ка разводи костер, Гарольд Станиславович, хоть чаем людям облегчение принесем.

И Серебров, согнувшись в три погибели, раздувал едкий дым, а надоело — плеснул бензина на тлеющие сучки. Жадно взметнулся рыжий огонь. Серебров соорудил таганок, подвесил над костром ведро с водой. Ежась, стоял он, глядя в костер.

Вдруг небо загрохотало. В темной высоте преодолел звуковой барьер реактивный самолет.

— Ему хорошо, — распрямляясь, сказал Серебров.

— Д-да, — подтвердил Маркелов. — Летаем, как боги, космос покорили, а хлеб брать не можем. Когда научимся-то?

Серебров этого не знал.

В шесть утра, когда, по выражению Маркелова, поле «домозолили», в свете костра держал он речь, напрягая голос, чтоб перекричать ветер.

— Спасибо, мужики, за честный большой труд! Хлеб спасли. Это все равно что Берлин взять в сорок пятом. Спасибо! Кланяюсь вам.

И слова эти тронули чумазых, охолодавших механизаторов.

— Ура, — начал неуверенно один, и вдруг, поддержав его, рявкнули все истово и дружно: — Ура! — начали бросать в воздух шапки. Это ведь и вправду была победа.

— Нигде не пропадешь с вами, ребята, золотые вы люди! — крикнул Маркелов.

Когда после бессонной этой ночи подъезжали к Ложкарям, повалил густой снег, заслонивший дома, высокие сосны. «Молодец все-таки Григорий Федорович, — подумал Серебров, — спас сто пятьдесят гектаров овса».

Шли вместе. У калитки председательского особняка встретили суровую, хмурую жену Маркелова Лидию Симоновну, и Маркелов сразу потускнел. Жена у него была крупная, дебелая и многознающая, не любящая возражений женщина. Вдобавок коробили ее «некультурность» Маркелова, его неуклюжая походка, раскатистый смех. Лидия Симоновна считала это признаком невоспитанности и выговаривала ему за это.

Жену Маркелова в Ложкарях недолюбливали. Она зимой жила обычно в городе, а приезжая на лето в деревню, ходила дачницей, устраивала в магазине разнос продавщице, если та не могла раздобыть ей кримплен или туфли на платформе. Даже человек с железной выдержкой — шофер Капитон, — вздыхая, удивлялся:

— И отколь только Григорий Федорович эдакую цацу выкопал? Это надо же. Таких я еще и не видывал.