Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Примете сразу две таблеточки, это способствует расширению сосудов.

Она улыбалась и спокойно глядела ему в глаза. Не сказала: «Перестаньте, больной!» Или, например: «Вам нельзя волноваться». Она просто не заметила его руки и тем самым не дала повода к продолжению. Это был высочайший класс выдержки и вышколенности.

— Спасибо, — пробормотал Низговоров, не зная, как теперь выйти из затруднительного положения.

Девушка поняла его состояние и деликатно поднялась первая.

— Очень советую вам обратиться в нашу поликлинику к профессору. Мне не нравится ваше сердечко. Ничего страшного, но лучше проверить. Нельзя так загружать себя работой, иногда надо и отдыхать.

— Простите, ваше имя…

— Наташа. Я фельдшер, дежурю через день. Всегда буду рада помочь. Но лучше — не болейте!

Остаток ночи он провел наедине с ее образом. Она сообщила ему свой график, это почти приглашение! Он решил отправиться к ней послезавтра с шоколадкой, купленной в кредит в магазине башни. И тут же невесело посмеялся про себя. Да у нее таких, как он… И не таких. Не с шоколадками. Вон как разит от нее Парижем! Такая свеженькая — и будто бы одна по ночам в башне, набитой всякой номенклатурной сволочью? Ждет его шоколадку? Размечтался. Ну и ладно. Зачем злиться и завидовать, как евнух. Женщина принадлежит тому, кто ее берет. Неужели история с Марантой так ничему его и не научила? Кстати, это же губернатор рассказывал про мать Асмолевского, что она была еще и сексотом! Уж кто-кто, а Потап Степанович должен быть в курсе. Выходит, Наташа тоже не простая фельдшерица, и вышколенность ее — профессиональная?

Низговоров уже сам не понимал, чего он хочет и хочет ли чего-нибудь вообще, и стискивал зубы, чтобы не завыть на всю площадь Победы, незримо простиравшуюся в темноте под окнами спальни…

Утром его ждала новость: выходит на работу Маргарита Разумовна, без костылей. Здание администрации напоминало потревоженный муравейник: вдруг появились в коридорах люди, все куда-то спешили и что-то друг другу передавали. Потап Степанович, судя по машинам у крыльца, уже прибыл. Двери в приемную были распахнуты, длинный стол уставлен цветами. Возле стола дежурил натужно улыбавшийся Асмолевский с папочкой в руках, готовясь, видимо, прочесть Маргарите Разумовне, которую ожидали с минуты на минуту, приветственный адрес.

Низговоров разглядел все это из коридора и прошел к себе. Если понадобится — позовут. Он тоже ждал Маргариту Разумовну для решения проблем, почему-то отложенных губернатором до ее возвращения, но отмечать встречу с ней как праздник души, да еще после тяжелой бессонной ночи, было бы с его стороны явным лицемерием.

Его не позвали. Зато перед обедом к нему в кабинет неожиданно вошел сам Потап Степанович.

Губернатор был в светлом костюме и ярком галстуке. Голова гордо откинута, грудь колесом. Один его глаз, полуслепой и потому всегда прищуренный, теперь почти сравнялся с другим, более зрячим, и оба блестели задорно.

— Вы вот что, — дружелюбно сказал он, словно продолжая только что прерванный разговор. — Составьте-ка мне докладную записку обо всем, что видели тогда на площади. Надо выяснить роль Асмолевского. Он ведь даже в известность меня не поставил. Кто дал ему грузовик? И с мертвецами тоже необходимо разобраться. Позвоните прокурору Постиле, она должна знать кое-какие детали… Скажете, что я поручил вам контроль над этим делом.

Итак, началось главное, для чего он был призван. Низговорову даже расхотелось идти на обед. Бессонная ночь, а теперь еще и задание губернатора напрочь отбили аппетит. Он был взвинчен, испытывал тревожный подъем. Следовало успокоиться и все тщательно продумать.

Низговоров положил перед собой чистый лист бумаги. Нарисовал небольшой кружок и вписал в него букву «Я». Это он сам, главный очевидец тех событий. Их можно поделить на две части. Первая — все, что происходило на площади, включая подстрекательские призывы Асмолевского и начавшуюся после этого драку. Вторая — то, что он увидел наутро возле дома с трубачами. Эта часть наиболее уязвима, потому что не было других свидетелей, за исключением разве что неведомого Низговорову охранника, который, видимо, выполнял секретный приказ и будет молчать (вполне вероятно, что его уже ликвидировали). Начать с более простой, первой части. Кто может подтвердить свидетельства Низговорова? Рядом с ним на чердаке были Викланд и… Маранта. Низговоров нарисовал еще два кружочка, вписал в них буквы «В» и «М» и соединил их линиями с первым кружком. Викланд, конечно, откажется давать показания по дипломатическим соображениям, его можно сразу зачеркнуть. Маранту Низговоров сам не станет тревожить, на ней — жирный крест. Сотни, может быть, тысячи людей были на площади, но искать свидетеля в огромной толпе не легче, чем иголку в стоге сена. Кто же еще? Щупатый! На бумаге появилась буква «Щ» в кружке. Конечно, он там был, Низговоров не раз видел сверху его заостренный блистающий череп. Но Щупатый — человек ангажированный, он слишком привязан к Асмолевскому и соврет ему в угоду. Уже здесь, на самом легком этапе, — тупик. Ни одного свидетеля! Низговорова легко можно будет объявить клеветником или сумасшедшим, в лучшем случае — сказать, что все это ему пригрезилось. Он представил, каким беспомощным будет выглядеть в глазах Потапа Степановича против всех них: злобно жалящего Асмолевского, умной и наглой Нины Мордуховны, циничного Кудакина, изворотливой Постилы… Кого-то забыл? Негробов! Этот флегматичный толстяк казался Низговорову честнее прочих. Интересно, был ли Негробов на площади?